Константин Каронцев - Реальность ловить нечем

– Что ты там пытаешься высмотреть, чудо мое? – Ласково обратилась она к нему. Он подошел к ней и нежно прижавшись, ответил:

– Там нет людей, мама.

– Там есть бог. – Развела она руками.

– Если там нет людей, а есть лишь бог, то зачем ему одиночество?

Она совсем растерялась и пробормотала:

– Но с ним пребывают ангелы.

– А мне кажется, что мы верим в философский миф. – Горько вздохнул он и прошел в дом.

Тогда она по-новому взглянула на старшего сына, осознав, что он растет индивидуалистом и, следовательно, созревает для борьбы против угнетения его как личности. И вот первый звоночек прозвенел в лице доктора, и она жестко встала на сторону сына, решив за него бороться.

– Мистер Форсонди, Кит не будет обследоваться у психиатра.

– А что же… – муж тупо промямлил, скрывая от всех свой стыдливый взгляд. Маргарет продолжала высказываться:

– Я понимаю, что трудно объяснить поступок Кита, но все же очевидно, что его душевная чистота борется с нечистотами общества. Он выбрал способ самовыражения.

Доктор задергал верхней губой.

– На могиле почтенного мистера Одиса? Нет и нет, уважаемая миссис Сестени! Не выдумывайте глубин там, где все плоско. – И обращаясь уже к ее мужу, вынес приговор: – Пока не поздно, мы еще способны вылечить Кита.

– Так гуманнее, доктор. Так правильнее. – Поддакнул Альберт, теребя свой воротник рубашки.

– Общество бывшее на похоронах и его преподобие Катенс, потребуют отчета о психическом здоровье мальчика, и я миссис Сестени, – он выражал все более яростные нотки в своем голосе. – Отчитаюсь перед ними.

С ненавистью окинув его с ног до головы, она выбежала из кабинета мужа хлопнув дверью.

Вивиан страдальчески ходила по гостиной, прислушиваясь к накалявшейся атмосфере в доме. Кашель Гилберта доводил ее до умопомрачения. Тщетно стараясь сдерживать приступ, он тут же об этом забывал, находясь под впечатлением от личности Кита. Очевидно в такой глуши его душа рвется к каким-то неведомым для окружающих высотам. А местный доктор как глас общества, наделенный правом сказать, что мальчик болен, ибо люди иной причины не видят. То, что они знают, несомненно, здесь присутствует, а в понятия, существующие извне, вдумываться не стоит, ибо они чужды их мировоззрению. Травмировать внутренний мир мальчика они не будут, только подлечат.

И в активности общества заложено неосознанное желание сделать того, кто выше их, такими же как они. Верно изуродуют его сущность, и дальнейшие поступки Кита обязательно осудят, выделяя его среди толпы как опасный элемент.

Доктор появился в гостиной без сопровождения Альберта и глотнул бренди.

– Поговорите с сестрой, миссис Дитчер. – Сказал он и выпалил: – Кого она уважает?

Вивиан с горячностью пообещала выполнить его просьбу и спросила:

– Вы еще не осматривали мистера Ходони? Бедняга, он кашляет не переставая.

– Зачем хлопоты? – Возразил Гилберт. Доктор без охоты вытащил из саквояжа стетоскоп и обследовав наскоро пациента, буркнул:

– Запустили вы свою болезнь, милейший. Что ж вы так?

Он смущенно и потерянно раздвинул губы для улыбки, пока Вивиан ахала и восклицала. Форсонди наскоро прописал таблетки и ушел.

– Гилберт, недалеко от нас находится замечательный пансионат…

– Бросьте, миссис Дитчер. – Прервал он ее опеку и закашлявшись, добавил:

– Мальчика не советую подвергать лечению. Будет хуже.

Застыв от его совета, она взорвалась:

– Разберитесь со своими адвокатами, со своим здоровьем и бывшей миссис Ходони! Добро для себя совершите!

Он погрустнел.

– Ослеплены вы, Вивиан. Гнилыми устоями.

И разочарованный в ней, прежде всего, как в человеке, он уехал от нее в ссоре. Впоследствии она не успела с ними помириться. Он ушел из жизни, не разобравшись ни с собой, ни с другими.

А Кит покончил с собой. Иное он не избрал. Общество помогло ему самоуничтожиться. Маргарет провожала его, слыша его смех, доносившийся неизвестно откуда, а затем плач. Его голос, хотя он уже мертв. Откуда же он доносится? Она услышала набат и оглянулась. Серое небо, словно обнимало голые деревья. Где-то там встречают душу Кита и гонят прочь именно его одиночество. Но она не может этого видеть. Сейчас она вернется к праздным и недостойным людям. Туда, где главные темы основаны на мелочах и где страдающим и переживающим по-иному, чем само общество, на всякий пожарный случай выписывают успокоительные средства.

Дошедший отрывок письма философа к своему ученику, сбившемуся с пути:

«… надо не искать, а понимать себя. К старости люди мудреют, а некоторые рождаются вновь.

Не превосходство точит наши мысли.

В трактатах люди обреченные в радении и от себя ушедшие. И не утаится их сила в прибавлении им всех прегрешений, ибо как по сущности они творят, так и оседают не думая должным образом ни о ком. В очевидности их материального бытия все сжимает их тело и не распускаются они духовно, а топчут праведное и низы души прославляют. И души уже нет, есть что-то вроде гнили, за ответ себя не спросят и других совратят и катастрофу устроят. В их сущностях ничего нет для чистейшего, они творят себе идолов, хвалят их и горше нет на свете того смысла и откровения, как пустоту прославлять. Их в откровении заставить высказаться порой бывает невозможно, зачастую от них будет исходить угодническая болтовня или необоснованная агрессия. Зато, по их мнению, следует отдавать все денежное для тщетного процветания и клясться не распадаться. Их страх является прикрытием. Он опасен для всех, ибо им начинают подражать и следовать им учениям, охраняя их власть. А большинством они владеют потому, что вся их власть основана на пустоте, а не на вечности. Но глупость их приодетая расчетливостью выгодных позиций, внушает всем обратное, и низводят они себя и остальных, прокладывая вперед себе дорогу. Самоотречение они избрали для своих жертв. По сущности они продешевили и ценят гроши. Для них то, что по истине не идеально, приподнять надо на восхищение, чтобы несведущими людьми ценилось. Чтоб деньги лились к ним, неиссякаемым потоком. Они не разрушают мир, лишь растаскивают обломки старых ошибок, сделанных их предками. Элементарное бытие им разгадать не дано, но за сложность выдать могут. От них многим слезы, даже тем, кто на себе этого не замечает. Их ученье не продвинет людей вперед, но откинет на многие века назад. И если сегодня их последователи испытывают отвращение к катарсису, то есть еще надежда, что потомки оценят происходящее сегодня как беспредел и проникнутся отвращением к этому. Да представится им истинность, если от сегодняшнего начала, не возьмут в генетику гниль человеческую, ибо что на миг исходит, то и на века приживается. Законом сейчас считается то, что им нарушается.