Вероника Батхан - Порты и башни

Вдовая тетка Ганна приходилась отцу дальней родственницей, была одинока, неразговорчива и при том скуповата нутряной крестьянской скупостью. Она жила на Горе, в аккуратненькой мазанке, держала небольшой огород, приторговывала ягодами, козьим молоком и, случалось, подкармливала сироту «за спасение души». Бесхозным, грязным мальчишкам тетка не обрадовалась, но напиться дала, и выслушать согласилась. Сделав жалкое лицо, Митяй рассказал, что отец «оттуда» передал ему гроши и настрого наказал не вязаться с подлецом дядькой, разорившим имущество, а велел идти к добренькой тете Ганночке и просить у неё приюта. Хитрость сработала – тетка считала, что по совести ей полагалась хоть толика от наследства. Да и деньги в хозяйстве не лишние. Для виду баба ещё ворчала, корила вшами и грязью, обещала выгнать взашей, если хоть ягодка пропадет с грядок. Алабаш божился и клялся, что «ни-ни», Митяй помалкивал. Устав браниться, Ганна протянула руку, трижды пересчитала рублишки и суетливо спрятала их под передник. Потом велела им раздеваться, самолично вымыла обоих в корыте, обстригла догола, и отобрала одежду прокипятить. Митяй похвалил себя, что припрятал деньги в скрипичном футляре.

Разместили их по летнему времени на чердаке, на сене. С балок свисали сухие травы, связки старого лука, на дальней стене гудело осиное гнездо – но по сравнению с гнилым подвалом новое обиталище было райским. И кормили мальчишек щедро. Молока и хлеба тетка им не жалела, варила борщи и наваристую кукурузную кашу с брынзой, позволяла вволю рвать вишни. Искать беглецов не искали – Бачу забрали мильтоны, на беспризорников объявили облаву и те из мальчишек, кто уцелел, попрятались кто куда. Живи – не хочу! Вот Алабаш и не захотел – он мрачнел с каждым днем, еле-еле прикасался к еде, цеплялся к приятелю по пустякам, и, наконец, объявил, что уходит:

– Скрипка твоя мне всю душу выела. Сам знаешь, Митяй, люблю тебя как брата, и был ты мне братом. Но как подумаю – ты играешь и будешь играть, у тебя музыка в пальцах пляшет, а я ни единого разочка больше смычок не возьму – и яд к сердцу подступает. Шайтан мутит – сожги скрипку или в колодец брось или брату своему названому перережь во сне горло. Не могу терпеть больше. Прости!

Ушел и денег не взял. Митяй скучал без единственного дружка, но на время летняя дрема приглушила тоску. По утрам, когда тетка уходила торговать на базар, мальчик отправлялся пасти коз. Пока рогатые упрямицы щипали травку, играл на скрипке – по нескольку часов кряду, до кровавых мозолей и бессильных слёз. Ввечеру иногда уходил купаться, посмотреть в «Спартаке» приключения Гарри Пиля или просто погулять в городе, прошвырнуться по пыльным бульварам. Работать в теткином огороде он наотрез отказался после того, как повредил палец и неделю не мог играть.

От покойной жизни Митяй подрос и раздался в плечах, дареный костюмчик стал ему впору, превратив в мальчика из хорошей семьи. Раньше он и помыслить не мог о кафе на набережной, горячих шашлыках, лимонаде в прозрачных бокалах и «чего изволите-с» от услужливых «человеков» в потных рубашках. Случалось даже уличные мальчишки тянули к нему ладони «помогите на хлебушек». И Митяй помогал, выворачивал все карманы.

Гуляя по многолюдной Итальянской и нарядной Земской, обшаривая взглядом бульвары, мальчик совершил неожиданное открытие – сами собой причудливые закорючки вывесок стали складываться в слова. «В-о-к-з-а-л», «Х-л-е-б», «Мо-ло-ко», «Ры-нок». Это было чудесно – Митяй, запинаясь, перечитывал вывески, рисовал буквы прутиком на песке, наконец, обзавелся азбукой и с трудом продирался сквозь тенета грамоты. Ему вдруг захотелось учиться.

Мысли о силе чертовой скрипке никогда не покидали – ни в море ни во время игры в ножички или бабки ни за нарядным столиком «Дачи Стамболи». Часами Митяй стоял на бульваре слушая, как играет городской оркестр, часами просиживал в ресторанах «Ассунта» и «Адмирал», наблюдая за музыкантами, часами валялся в роще, запоминая голоса певчих птиц. Как-то раз даже купил билет на музыкальный вечер в «Антресоли» и жестоко разочаровался – обещанный виртуоз оказался фальшивым тенором.

Митяй привыкал слушать и слышать, оттачивал слух в городской суете, покое холмов и пастбищ, как точильщик правит нож на шершавом камне и кожаном ремне. Много лет спустя он хвалился, что способен различить не меньше трех десятков оттенков шума воды – дождь ли это, капель, град, фонтан, прилив, протекающая труба, ручеек или родничок. Мальчик узнал, что даже тишина бывает разной – ожидающей, давящей, блаженной, бархатной словно ночь. И все это он пробовал перевести в звуки. Ему казалось, что переполняющие душу мелодии невыразимо прекрасны, что струны, наконец, покорились ему, старое дерево радуется, отвечая каждому требовательному прикосновению.

Старая Ганна редко слушала его музыку, но всякий раз жарко хвалила и награждала то пряником то яблоком, обещая, что «племяш» выбьется в люди. Пацаны на пляже, загорелые рыбаки, вечно пьяные грузчики и их веселые подруги, перед которыми он изредка соглашался сыграть, дружно ахали «как душевно», в особенности если Митяй выводил популярный мотивчик или старую моряцкую песню. Но такого успеха, как в первый раз, когда «Море широко» подхватили десятки глоток, больше не случалось, и Митяй отчаялся понять причину. Недетская, сатанинская гордость копилась в нем, сила переполняла пальцы, и он жаждал отыскать ей применение.

Тем временем лето перевалило через зенит. Знойный август раскинул над городом желтый плащ, зашуршали сухие листья вдоль пыльных бульваров, налились соком виноградные гроздья. Курортников стало больше, они веселились жадно, стараясь до последней секунды использовать жаркие дни. По городу процветали карманники и фотографы, за любую мелочь просили втридорога, чаще дрались и реже понимали друг друга.

…В ресторане «Ассунта» всегда царила живительная прохлада. Хозяин, хитроглазый красавец Кефели позаботился об удобстве взыскательной публики – плетеные кресла с вышитыми подушками, низкие столики с неизменными живыми цветами, старинные бокалы в которые так вкусно наливать молодое вино. И живая музыка – на маленькой круглой эстраде по будням задавало тон фортепьяно, по субботам играл дуэт, а воскресенья отдавали приходящим гостям. Не покладая рук, господин Эльяшев, поставлял все новые инструментальные деликатесы – то разыщет в поселке татарина-скрипача, который играл когда-то для самого… тссс!!!, то зазовет на огонек проезжую знаменитость из Ленинграда. Посетители смаковали хорошую музыку и понимали её, как никто. Все любители и почти все профессионалы Феодосии сиживали за столиками «Ассунты», а желающие – и поднимались наверх, подыграть исполнителю.