Сергей Катуков - Мастер облаков. Сборник рассказов

8.

Я посмотрел на профиль Лео.

Было мгновение, как на повернутой ко мне части его лица отразилась внутренняя, короткая мука. Борьба между любовью и отчуждением. Он, словно лис в винограднике, – исходя муками желания и недостижимости – то падал взглядом в картину, забываясь, хищно поглащая цвета, то отторгал ее, отдергиваясь, и тогда ладони в карманах судорожно перебирали вместо щеточки отсутствующей кисти скользкую подкладку пиджака.

Леша и «мадам Лалик» пребывали в медленной задумчивости. Словно две вещи, поставленные в угол.

– А, каково? – голос Лео оглушил их по спинам. – Пора идти-ка, господа!

В этих «господах» скрученной, пружинистой интонацией зазвенела зависть.

Ее вибрации, сдерживаемые и переиначиваемые в дружескую гордость, непривычно колебались в раздраженных и сопротивляющихся голосовых связках.

Парочка зашевелилась и направились к двери.

– А я же говорил когда-то, – произносил задумчиво Леша, настойчиво направляемый к двери под локоть, – насчет Тимоши. Талантливый, в сущности, художник. Но несчастный.

Двое, сопровождаемые толчками Лео, уже были почти возле двери, когда он повернулся и быстро проговорил:

– Мы зачем пришли к тебе? Возьмешь свои лучшие холсты. Поедешь с нами. К Вите.

– Эту?

– Эту не бери. Другие. Хоть штук десять. Посочнее там всякие. Натюрморты. Обнаженные натуры. Поцветнее. Только не кислые. У Вити изжога. – На последних словах он загоготал, обняв со спины свою тощую, как кисточка, музу.

Я быстро скатал несколько рулонов, перехватил их резинками и, успев всунуть в рукава плаща только одну руку, скользя по пыльному полу, выбежал из квартиры. Потом, чуть замешкавшись, закрывая замок, поскакал вниз по лестнице за шумевшей внизу троицей.

9.

Витя был нашим «кружковским меценатом». Огромный, толстый, как гамбургер – с постоянно торчавшей горчицей галстука и ветчиной незаправленной рубашки. От него пахло мясным потом, выделявшимся прозрачным соком на красной маленькой помидорине лысой башки. В девяностые он подвизался вышибалой в ночных клубах. Потом дорос до охранника будущего олигарха. Потом стоял во главе службы безопасности действующего олигарха. Пока того не посадили. А Витю тогда уже поставили – новым олигархом на место бывшего. Продолжать стоять под защитой своих недавних коллег-охранников.

«Преемственность поколений, чё», – басил он, кушая и отрыгивая, и снова кушая, и снова отрыгивая.

Вите, конечно, до мецената, как олигарху – до святого. Искусство он не понимал и не любил. До тех пор, пока ему не показали, как можно трансформировать и надежно хранить сбережения в навечно присохшей к холстине разноцветной мазне. К тому же, устраивая выставки, он как-то удачно попадал под программу поддержки молодых талантов и миновал таким образом части налогов.

Лео был его «консультантом по искусству», к мнению которого он прислушивался безоговорочно и совершенно капитуляционно, беспомощно млея от одних только рыжих львиных бакенбардов.

Впрочем, Лео честно отрабатывал свои деньги, поставляя в коллекцию первоклассные картины неизвестных художников и тем самым спасая их. Но в запасниках местами хранилась и совершенная чушь, настоящая простоволосая бездарность.

Пока мы перескакивали между пробками из Замосворечья к высотке на Кудринской площади, улица обдала «форд», за рулем которого на манер Юры Деточкина согнулся Леша, освежающим июньским дождем. А обогнавшая поливальная машина надменно охлестала сметенной с мостовой грязью. Дождь промелькнул чистым, невинным прогалом в темной дорожной суете.

«Побывать у Вити» означало приглашение в новую, устроенную художническую жизнь. Продажа старых холстов и заказы на новые. Без критики, переделок и отбора. Попавшим в ближний круг гарантировалось твердое и слепое доверие. Что бы ни нарисовал – богатый Витя купит.

Я раньше, конечно, никогда не бывал ни у Вити, ни в его «сталинской высотке».

Этот гигантский каменный, зашпиленный в небо удивительно равнобедренной звездой, торт запоминался с детства любому, кто бывал в близлежащих зоопарке или планетарии. Ниже звезды торчала тернистая решетка ограждения. И, без сомнения, именно ее пятиконечный образ, охраняемый острыми шипами, воплощался во фразе «Через тернии к звездам», которую повторяли поколения учителей доверчивым школьникам. Пожалуй, латинское per aspera ad astra звучало и тернистее, и правдивее, потому что мертвые языки не врут. Но звезда была одна, и на всех ее не хватало. Засыпая, я иногда предсталял, как сжимаю в ладони равнобедренные колкие наконечники. Словно сам был огромным, зараженный «гигантской болезнью» потолков, колонн и лепнины, виденных там же, в магазине этой высотки, на ее первом этаже.

Теперь я ожидал, что моя мечта – схватить звезду на ее недосягаемом пике – обретет какое-то воплощение. Хотя бы фигуральное.

Мы вошли не в центральный, а в левый боковой подъезд. Поднялись на четырнадцатый этаж. В длинных, широких холлах, покрытых плоским – по-древнеегипетски – рисунком паркета, ходившим ровными угловыми волнами, гнездились окладистые квадратные выемки дверей. Лакированные, темно-керамического цвета – словно лицевые стороны библиотечных ящиков. А в них, соответствуя всему: пирамиде здания, замершим плоским волнам паркета, разлитым по всем этажам, ар-деко колонн и ступенчатым панелям потолков – лежали в своих лже-гробницах лже-фараоны.

Перед лифтами – половички». Напротив – с подставками, похожими на секретер, впаяны в стены большие арочные театральные зеркала.

Возле одной двери, на стульях с подлокотниками, сторожевыми бульдогами сидели два Витиных охранника. Два огромных «зефирных человека» – мощные, запеленутые мумии – с детски-настырными, бульдожьими лицами. В каждом лице – по гамбургеру.

Узнав Лео, один из них, прожевывая массу мяса, односложно промычал в рацию. Дверной замок щелкнул изнутри, дверь открылась, мы вошли.

10.

Витина квартира выходила окнами не на Садовое, а на Красную Пресню.

Видимо, из соображений большей безопасности.

Квартира в этом случае не просматривалась с улицы – за отсутствием зданий подобной высоты.

Нас пригласили в боковую комнатку рядом с прихожей.

Здесь была спальня, кухня и место развлечения охраны.

Стояли пара кроватей, стол; и окно с ажурной, советской занавесочкой уходило в дробно застроенный простор.

Возле окна, мечтательно уткнувшись в угол, трехного растопырился небольшой телескоп.

В окно зеленой кольцевой проволочкой виднелся зоопарк. Мелкие, словно мушки в паутине, животные в клетках.

– Жираф и росомаха, – сказал внезапно появившийся в дверях охранник.

В полосатых трениках, плотном защитном пиджаке, вроде кителя, и в тапочках на зеленые носочки сорок пятого размера.