Ramiz Aslanov - Лот Праведный. Исход

Вот у Нахора все хорошо. Третьего сына родила ему Милка. Назвали Кемуилом. И опять беременна. Хорошо бы, если дочь – стала бы женой Лоту.

Ох, Лот, Лот, радость сердца исстрадавшегося! Внук любимый от сына любимого! Вот за кого душа беспокоится, вот за кого еще жить тянет. Всем вышел внук – и красив, и статен, и умен. И как умен! Когда стали жить в городе, завели лавку, начали торговать широко, сразу понадобился счетовод грамотный – чтобы читать и писать мог, чтобы не было в деле путаницы и воровства. Но разве такое дело доверишь постороннему? Вот и наняли учителя для внуков. Сели за таблички и Вуз с Уцем в один день вместе с Лотом, но только Лот науку мудреную осилил, и так быстро, – за полгода всего, – что учитель не поверил. Сказал: обманываете, внук ваш, видно, и раньше учился. А где он мог учиться раньше – гоняя коз в пустыне с матерью своей несчастной? А Вуз с Уцем только и научились птичек рисовать на табличках – зря лишь глину на них переводили. И вот теперь Уц с дядей своим скот пасет, Вуз в кузне подмастерьем, а Лот Нахору в лавке помогает. Хотя это еще как сказать – кто кому помогает.

Нахор торговец отменный, слов нет. Словно родился он для этого дела: покупает дешевле, чем продают, а продает дороже, чем покупают. Но в торговле не это главное, а счет. А Нахор только на пальцах считать и умеет. И пока он пальцы свои загибает, Лот уже все в уме пересчитал и говорит дяде, что причитается с покупателя, а что дать продавцу – и ни разу еще в счете не ошибся, сколько его не проверял дядя недоверчивый.

И болит за Лота сердце Фарры. Ведь кому многое дано, с того и многое взыщется. Не любит Лот в лавке сидеть. Не любит торговать. Тянет его на улицу, к людям. Тянет к сборищам, к музыке, туда, где жизнь кипит, где страсти бьют через край.

И тянет его к женщинам. Чувствует Фарра – много беды будет внуку его через женщин. Уже семнадцать лет Лоту. Сравнялся он почти ростом с дядей своим Аврамом, а в плечах даже шире будет. И ведь продолжает расти. Со всего города поглядеть на него девушки ходят, и молодые женщины замужние, и даже старухи иной раз зайдут.

Рассказывал однажды Нахор, что пришла как-то одна старая женщина почтенная в лавку, а в руках у нее корзинка. И спросил Нахор:

– Чем тебе услужить, госпожа?

А женщина в ответ:

– Не покупать я пришла, а одарить и просить милости.

– Какой же тебе милости надо от меня? – спросил Нахор.

– Не от тебя, – говорит женщина, – а от юноши, которого зовут Лот.

А Лота в то время в лавке как раз не было.

– И что же тебе надо от племянника моего? – удивился Нахор.

– А надо мне, чтобы помолился твой племянник за моего сына нерадивого перед Иштар. Чтобы вымолил он у нее для сына моего немного ума и удачи. Пьет мой сын и в кости играть заразился.

– А причем же здесь Лот, госпожа моя? – еще больше удивился Нахор.

– А притом, – сказала женщина, – что красив твой племянник как бог. А Иштар – женщина. И, может, польстится Иштар на красоту юноши и выполнит его просьбу?

Сказала так, оставила корзинку с подарками и ушла. Нахор даже не успел ей слово возразить. И смех и грех!

И хоть приказал Фарра следить пристально за Лотом, – не отпускать вечерами в город, – но неспокойно у старика на душе. Раньше хоть Милка в доме была, – не спускала глаз с Лота, – а теперь и ее нет. Ушла Милка рожать четвертого своего в стан: там привычнее все для нее.

«Надо бы сказать Нахору, чтобы привел в дом молодую служанку покладистую, – думает старик. – Пора уже Лоту мужчиной стать. Все лучше под присмотром, с девкой чистой, чем с какой-нибудь уличной».

И думает Фарра, что рано ему пока умирать. Пока Лот не пристроен – рано.

Идет Нахор по городу, идет с базара. Рядом с ним семенит носильщик наемный, пригибаясь под тяжестью большой корзины. Купил Нахор немного снеди: фрукты, овощи, зелень свежую и мед в горшочке. Купил он подарки кое-какие для Милки и для детей – сегодня же отправит их со слугой в стан к Авраму. Не забыл он и брата Аврама с невесткой, им тоже гостинцы приглядел – родня ведь.

Идет Нахор, гордо расправив плечи. На шее у него цепочка золотая, на пальцах – перстни с каменьями. Идет он, покидывая в рот сушеный виноград из горсти, и милостиво щурится на солнышко утреннее. Нравится Нахору жить в городе. Чувствует он себя здесь на своем месте. И кажется ему теперь своя прежняя жизнь пастушья никчемной: что он видел прежде, кроме воловьих хвостов, за которыми шел с палкой-погонялкой? Жил в шатре, ел что придется, одежду, бывало, неделями не снимал – ложился в ней и вставал. И пахло от него дымом костра и жиром бараньим, а не как теперь – водой благовонной. Живет он нынче в большом доме, где все под рукой, а не в шатре дырявом. Есть у него лавка, есть мастерские, есть покупатели и заказчики, которые сами приходят к нему со своим серебром. Многие его в городе знают и все уважают. Когда идет вот так вдоль улицы, кланяется ему всякий встречный – и это приятно. Одевается он каждый день во все чистое. Ест, что захочет и в положенный час. А главное – хозяин он теперь своего дела и своей судьбы. Никто ему не указ – ни отец, что с постели не встает, ни старший брат, который носа в город не кажет. И ведь, если подумать справедливо, все дело семейное сейчас на нем – на Нахоре. Здесь, в городе, заботами Нахора растет богатство рода. А что Аврам? Как был пастухом, так и остался. Нахор в лавке за день зарабатывает столько, сколько Авраму от продажи скота за неделю не заработать. Кормит как-то себя и людей своих Аврам – и то дело.

Даже Милка теперь смотрит на Нахора по-другому – с уважением. Перестала она его пилить по всякому поводу, и перестала ставить в пример старшего брата. И даже не ревнует его Милка, как прежде, что странно. Ведь стыдно сказать, не было у него за все время супружества ни одной женщины, кроме Милки. Не разрешала она ему брать наложниц. Хотя, надо признать, ему и Милки одной всегда хватало. Горячая она женщина и озорная в постели. А теперь вот надумала рожать детей одного за другим. Не успела отнять от груди Кемуила, как другой на подходе. Что ж, Нахор не против. Теперь они богатые, теперь всех выкормят и на ноги поставят. Хватит он брату завидовал – первородству его и власти будущей. Пусть теперь братец позавидует ему. И пусть он подумает, кому бог благоволит, которого каждый раз поминает всуе Аврам, попрекая Нахора. А Нахору себя попрекнуть нечем!

Есть бог или нет бога, один он или их много – какая разница? Кто это может знать наверно? Но коль спросить Нахора, то он скажет: боги есть и много их. Ведь, если б бог был только один, то все бы на земле было одинаково. Не было бы тогда ни богатых, ни бедных, ни удачливых, ни несчастных – каждый получил бы свою равную долю от милости божьей. Ведь зачем богу единому делать людей несчастными, если они только ему и поклоняются? Но в том-то и несчастье людей, что богов много. И боги эти – как люди: есть среди них сильные, а есть слабые – и все они соперничают меж собой за души людские. Ибо чем больше людей верят в одного из богов, тем этот бог сильнее. Вот они и переманивают к себе людей, завлекают каждый своими посулами, но не всегда могут дать обещанное. И понять это можно: как только уверовал ты в одного бога, избрал его из других, так сразу остальные начинает тебе пакостить – из ревности. И если один бог, вняв молитвам твоим, дает богатство, то другой тут же насылает зависть и вражду, а если один помог в любви, другой тут же спешит отнять здоровье. И потому надо быть с богами осторожным и рассудительным, выбирая в покровителей сильных, но и остальных не гневя невниманием самоуверенным. И хоть всем богам не угодишь, но все же мудрость подсказывает быть терпимым.