А. Гасанов - 240. Примерно двести сорок с чем-то рассказов. Часть 1

– Вы тут совсем дебилы, что ли?.. Вы до чего девчонку довели?.. Убить её хотите?..

И Маринке резали обе груди и через неделю она вернулась домой, постаревшая лет на десять, а Людмила Викторовна рыдала над её кроватью, заламывая руки, невольно выкрикивая, чтобы Алексею слышно было с кухни:

– Если нет любви – так и не жалей!.. Брось его к чёртовой матери!.. И с ребёнком тебя прокормлю!.. Найдёшь ещё нормального мужика!..

А Маринка смотрела на неё с ужасом.

…И Лёха, упрямый, как стадо бизонов, часто качал головой, погружаясь в раздумья. Привыкший мотивировать при решении проблемы, он знал, что любая задача решаема, если тщательно всё взвесить и хорошенько обдумать. А тут каждый его довод неминуемо разбивался об очередную чертовщину, что и вслух произнести противно. И в который раз уже он ругал себя, что, мол, ёлки-палки, что за проблема вообще?.. Глупая несчастная женщина, многие годы живёт без мужа, да и ни такая уж она и плохая: посмотри – и разумно рассуждает, и алкоголь на дух не переносит, приходит всё время с кучей продуктов и говорит всё так правильно… В чём проблема-то?.. Тёща, как тёща… А Маринка всё глубже замыкается, стала злой, мстительной. И вообще, Алексей хмуро отмечает в последнее время, что таких «порядков» у себя дома он и не планировал!.. Всё замешано на кривлянии, на вечном подтексте. И за собой он замечает новые мерзкие привычки… В дверь постучат, и они с Маринкой на цыпочках бегают, палец к губам прикладывают, ругаясь шопотом. Ей-богу, дурдом какой-то!.. Врать заставляет его по телефону: «Скажи, что меня нету!»..

Неприятный осадок остался после дня рождения тёщи. Особые планы имели на этот юбилей и Лёха и Маринка. Алексей собрался решительно поставить все точки над «и», во что бы то ни стало и на любых условиях примириться с Людмилой Викторовной, понять, наконец, что же требуется от него, да и Маринке надоело уже ругаться с матерью, и как хорошо и волнительно она говорила в тот день первый тост:

– Милая моя мамочка!.. От всей души поздравляю тебя с днём рождения!.. Будь всегда здоровой и живи долго!.. И прости меня, дурную твою дочь (голос задрожал, и слёзы брызнули, но Марина продолжила твёрдо, с трудом удерживая дыхание), за то что ругаюсь с тобой… Прости, моя хорошая!.. Совсем я обнаглела уже… Знай, мамульчик – я тебя очень-очень люблю!.. Очень-очень!.. Прости меня, любимая мамочка!.. Дай бог тебе здоровья и долгих лет жизни!..

Не ожидавший такого тоста, Алексей захлопал в ладоши и все даже встали, взволнованные дрожащим Маринкиным голосом, закряхтели смущённо, зачокались бокалами.

Людмила Викторовна расцеловалась с дочерью во всеобщей суете, стараясь не пачкать её помадой:

– Спасибо, моя хорошая!.. Спасибо, роднулечка моя!.. Хоть и понимаю, что не от души ты говоришь, а всё-равно приятно.

Во всеобщей сумятице кто-то смеялся, кто-то гремел посудой, и слова эти улетели в потолок. А через несколько минут Лёха украдкой подсмотрел, как Маринка незаметно ушла на кухню и, скрестив руки, смотрит в окно, на падающий за окном снег. А Людмила Викторовна, суетясь перед гостями, «случайно» заметила её, и теперь обнимает её сзади за плечи, успокаивая, тихо подзадоривая, словно ребёнка:

– Ну ты что?.. Обиделась, что ли?.. Ну что ты, зайка?.. Ну, перестань!..

А Маринка каменеет, бледнея, не даёт разжать скрещенные руки, еле слышно цедя сквозь белые губы:

– Уходи, мам… Уходи…

– Ну, что ты как маленькая?.. На правду не нужно обижаться!.. Господь-Христос всё видит!.. Всё знает!, – и опять быстрые зигзаги и шёпот.

…Вот и теперь, присев на краешек Маринкиной кровати, она так же щебечет ласково и горестно:

– Кровиночка моя… Роднулечка моя!.. Да как же ты так?..

Медленно и скорбно наклоняется она над дочерью и целует ту в щёку, стараясь не испачкать помадой, а Маринка вытягивается струной, максимально отворачивая лицо, не мигая смотрит в одну точку, задержав дыхание.

– … Доченька моя… Роднулечка ты моя… Да как же так всё получилось-то?…, – всхлипывает Людмила Викторовна, комкая в ладони мокрый платочек, гладит Маринку по голове, по плечику, убаюкивает и успокаивает, – Ты не плачь, моя хорошая, не плачь!.. Бог терпел и нам велел!..

Маринка, не поворачиваясь, цокает языком, говорит твёрдо, со вздохом:

– Да не плачу я, мам!.. Чё мне плакать-то?.. Ты…

– Не плачь, моя горемычная… Не убивайся так, лапушка моя… Видно на роду у нас с тобой так написано…

– Да м-мама!.., – Маринка с трудом сдерживается, плечом отталкивая руку Людмилы Викторовны, – ну чего ты опять?..

– Не плачь, моя хорошая…

– Да кто плачет, господи ты мой?!.. Мам!.. Ну чего ты опять себя накручиваешь?..

Всё это время Лёха сидит на кухне, в тишине слушая причитания, и теперь он решительно входит в комнату, нахлобучив на рожу весёлое выражение, говорит мягко, но уверенно:

– Людмила Викторовна!.. Ну что вы, правда, так убиваетесь?.. Ни чего страш…

– Никогда!!.., – неожиданно резко кричит Людмила Викторовна, вскакивая, – Никогда я тебе этого не прощу!.. Подлец!.. Ох и подлец!..

Леночка в кроватке проснулась и заплакала, Лёха бледнеет, машинально поднимая руки перед грудью, потому что Людмила Викторовна, красная и растрёпанная от гнева, извиваясь от крика, машет перед его лицом руками, брызгая слюной и слезами:

– Никогда я тебе этого не прощу!.. Будь ты проклят!.. Подлец!.. До чего дочку мою довёл!.. Будь ты проклят!.. Будь проклят во веки веков!!!…

Пробежав мимо остолбеневшего зятя, Людмила Викторовна хватает внучку на руки и начинает неистово качать ребёнка. Леночка орёт громче.

– Будь ты проклят, подлец!.. Будь проклят!..

Совершенно обалдевший Лёха разводит руками, ни чего не понимая:

– Люд.. ми…

– Будь ты проклят!.. Сволочь!.. Сволочь!.., – Людмила Викторовна кричит так громко, что давится своим же криком и закашливается. Прыгая на месте с ребёнком в руках, она торопливо целует внучку несколько раз, ускоряя темп:

– Не плачь, моя роднулечка!.. Не плачь!.. Ай-люли!.. Где бутылочка, Марин?.. Сволочь какая!.. Ты смотри, сволочь какая!..

Маринка с трудом встаёт, сгорбившись, не сводя глаз с ребёнка, подходит, качаясь:

– Дай, мам.. Дай…, – говорит осторожно, просительно.

Людмила Викторовна отдаёт истошно орущую малышку, не переставая злобно кричать на Лёху:

– Ох и подлец!.. Ох и сволочь же ты!!..

Лёха задыхается от удивления и опять уходит на кухню, откуда слышит громогласное:

– Не ты первая, Мариша, не ты последняя!.. Разводись к чёр-ртовой матери, и весь мой тебе материнский сказ!.. Ты смотри, какая сволочь-то!.. Ай-ляли-ай-люли!.. Ай-ляли-ай-люли!..У-ти мусик мой!..

…Через час Людмила Викторовна ушла.

Леночка уснула и Маринка тихо пришла на кухню, держась за стеночку. Потрясённый Лёха, совершенно потеряв прежнюю решительность, тихо оправдывается, виновато шепчет: