Василий Лягоскин - Серая Мышка. Второй том о приключениях подполковника Натальи Крупиной

Об острове он совершенно не подумал; забыл и о ее хозяйке – сразу же, как только Такура озвучил следующую новость, которая стоила всех остальных.

– Господин адмирал, – капитан состроил физиономию, приличествующую разве что церемонии похорон близкого родственника, – «Ямагири»…

– Что «Ямагири»?! – тут же вскинулся Ямато.

– Боюсь, что нам следует взять курс на базу. Удар не прошел для корабля бесследно. Левый двигатель сорвало с места. Трещин в корпусе по предварительным оценкам нет, но я бы не рискнул находиться в открытом море даже в средний по силе шторм. Хотя… Жду команды, господин адмирал.

Такура превратился в живую статую, готовую выслушать любую команду – и тут же броситься ее выполнять. Адмирал чуть слышно скрипнул зубами. Такой исход будет бесславным завершением его карьеры. Прибыть на базу, не выполнив задания, протараненным собственной подводной лодкой… Но другого выхода – и Ямато прекрасно это понимал – не было.

– Впрочем, есть! – он горько усмехнулся в душе, понимая, что никогда не решится на подобное – вспомнить о кодеке чести самурая; привести в исполнение клятву, что давал в молодости товарищам, юнцам – будущим морским офицерам, обещавшим ставить честь превыше всего – богатства, наград и самой жизни.

– Курс на Йокосуку, капитан, – Ямато сгорбился и совсем по-старчески зашаркал начищенными до блеска ботинками по палубе.

Это была минутная слабость. Совсем скоро из адмиральской каюты выйдет другой человек – подтянутый, собранный. Он будет делать все, что положено командующему – навестит раненых в лазарете; с непроницаемым лицом будет выслушивать ежедневные доклады капитана и флагманских офицеров. Только при ежеутреннем подъеме флага на немного изогнутый все тем же ударом флагшток ни разу не выйдет. А еще – он до самой базы не сможет побеседовать с капитаном Мацумото, который никак не приходил в сознание. Единственное, что смог доложить дежурный врач, когда адмирал, наконец, встал со стула, специально приставленного к больничной койке, так это об имени, которое очень редко, но шептали сухие губы беспамятного капитана.

– Ирина, – удивился адмирал, – это вроде русское имя?

Врач в свою очередь чуть пожал плечами; здесь, в лазарете, он мог позволить себе это.

А сам капитан Мацумото действительно видел в горячечном бреду лицо своей бывшей пленницы, ставшей виновницей всех его бед. Очнись капитан сейчас на несколько мгновений, он дал бы адмиралу совет – хотя тот никаких советов от проштрафившегося офицера не ждал.

– Господин адмирал, – возопил бы капитан во всю силу отшибленных легких, – ни в коем случае не приближайтесь к берегу. Не привнесите на базу, или в другое место Японии заразу, у которой есть имя – Ирина Руфимчик…

Йокосука предстала перед адмиралом и всеми моряками, что по долгу службы находились в эту минуту в рубке, на шестой день, считая от той памятной «встречи» «Ямагири» с подводной лодкой. Саму лодку флот потерял окончательно и бесповоротно. Да и сам флагман тоже – судя по тому, как мрачнело лицо капитана Такуры по мере того, как приближался берег. Ямато стоял не в самом радужном настроении. Но даже сейчас, на покалеченном флагмане, он невольно расправил плечи, на которых сегодня не горели золотом погоны парадного мундира. В свое время он очень удивился, когда узнал, что беспамятное тело капитана Мацумото выловили в полном парадном облачении. Даже кортик каким-то чудом не выскользнул из ножен. Впрочем, этому «чуду» было вполне прозаическое объяснение – надежная застежка, да еще цепочка, что хранила лишь единожды вручаемый клинок морского офицера от потери.

Адмирал и в походном кителе сейчас заполнялся гордостью при виде картины, открывающейся перед ним. Целых девятнадцать километров причальной линии, вдоль которой обычно свободно располагались не меньше трехсот крупных кораблей! Сейчас их было чуть меньше – эскадра адмирала Ямато продолжала учения, хоть и без своего командующего. А на берегу – на площади в шестьдесят квадратных километров – сухие доки, подземные склады вооружений, оружейный завод, морской музей и даже своя теплоэлектростанция мощностью больше миллиона киловатт. И конечно штаб, к которому и направлялся сейчас подраненный флагман. Не в сам штаб, естественно, а к ближайшему пирсу, где обычно и располагался эскадренный миноносец «Ямагири».

Перед адмиралом медленно открывалась сила, равной которой в этой части Мирового океана не было – чтобы там не заявляли морские стратеги Поднебесной. И Ямато искренне гордился своей причастностью к этой мощи. До сегодняшнего дня. А точнее – до этой минуты, когда капитан Такура озадаченно, а потом с нарастающим ужасом уставился на микрофон, в который только недавно выдохнул команду: «Самый малый ход!». Двигатели, которые исправно толкали многотонную тушу миноносца, даже без отключенного, сорванного с места сильным ударом левого двигателя, ничуть не изменили своего приглушенного, победного тона. Больше того – корабль сам, без всякой команды из рубки, вдруг вильнул влево, прямо в строй выстроившихся суденышек, своими размерами не сравнимых с огромным флагманом. И адмирал в этот момент, как только первый фрегат потерял кормовую часть, буквально срезанную острым носом «Ямагири», вдруг понял, почему капитан-подводник надел парадный костюм – он знал, что ведет «Касудо» в последний поход. Так же, как сейчас вел в свое последнее, крайнее плавание адмирал. Ну и капитан Такура, естественно. Последний еще что-то кричал в микрофон, дергал за какие-то рычаги. А за огромным окном, ведущим на палубу, были видны фигуры матросов, мечущиеся в разных направлениях.

Ямато, мертвецки побелев лицом, беззвучно шептал, называя по памяти корабли, который сейчас его флагман безвозвратно калечил, отправляя на дно, пусть не такое глубокое здесь.

– От восьми до одиннадцати метров, – невольно вспомнил он.

А потом вздрогнул, теперь уже до самого донышка души наполняясь отчаянием. Потому что какая-то неведомая, и очень злая сила перехватила и другой канал управления кораблем – голосовой. Мощные репродукторы, способные донести звуки команд до самого дальнего уголка базы, вдруг включились. А потом в мир, сейчас окончательно рушившийся на глазах адмирала, ворвалась песня. Это было верхом кощунства – даже хуже, как если бы моряки сейчас хором поносили в самых площадных выражениях императорскую фамилию. В машинном отделении моряки запели негласно запрещенный гимн далекой войны – русский «Варяг». Неизвестно кто перевел текст этого песенного памятника на японский язык; знание и цитирование этих слов жестоко каралось на флоте. Но их знали все! И адмирал тоже. В какой-то момент он вдруг заметил, что сам невольно подпевает нестройному хору – в тот самый момент, когда «Ямагири» наконец достиг адмиральского пирса и с грохотом, стоном ломающейся стали и камней врезался в него.