Елена Митягина - За стеной стеклянного города. Антиутопия

Кас вновь выходит вперед, держа в руке листок со списком. Горожане молчат, каждый неподвижно смотрит на сцену, словно боится пошевелиться и оказаться в стройном ряду провинившихся. Мы с Эль прижимаемся друг к другу, сестренка тихо плачет, я пытаюсь держаться за последнюю надежду, что Олдоса все-таки отпустят, что преступление, в котором его обвиняют, не слишком серьезно, и он заслуживает помилования. Сегодняшняя казнь оказывается в высшей степени необычной. Сколько я себя помню, на городской церемонии ни разу не казнили члена Совета. Это нонсенс. Вероятно, Олдос перешел дорогу самому градоначальнику.

Папа обнимает нас с Эль, замечая, как Кас открывает рот, чтобы произнести следующее имя. Поначалу я не верю своим ушам, думаю, что ослышалась. Но сочувственные взгляды соседей вновь устремлены на нас, и я понимаю, что все происходит по-настоящему. Здесь и сейчас. Ощущаю в руках и ногах мелкую дрожь, не могу успокоить свое тело, в висках тюкает. Изо рта сестренки раздается протяжный вопль ужаса. Она плачет, бьется в истерике и хватается за папу. Только что Кас назвал его имя.

– Серафим Вуд, – говорит он, стараясь скрыть свои глаза. – Пожалуйста, выйдите на сцену.

Последним именем в списке приговоренных к казни было имя моего отца. В оцепенении смотрю на него, не чувствую своих конечностей. Кровь заледенела, и, не смотря на жаркий солнечный день, мне становится безумно холодно. Мурашки проносятся по коже со скоростью света. Протягиваю руку к отцу и теряю сознание.

На какое-то время погружаюсь в пустоту. Она кажется мне безопасной и успокаивающей. Но вскоре меня возвращают к действительности.

– Ария! – открываю глаза и вижу лицо склонившегося надо мной папы.

Он напуган не меньше меня. Но когда я открываю глаза, он облегченно выдыхает.

– Почему они позвали тебя? – спрашиваю я, пытаясь вернуться в прежнее положение, опираясь на локоть.

Слезы льются из глаз, не давая вздохнуть. Соленая жидкость попадает в рот, капает на платье, оставляя мокрые разводы. Мгновение отчаяния сменяется отрицанием реальности. Я отказываюсь признавать то, что отца могут убить. Голова гудит, как паровоз, мое измученное сердце вот-вот вырвется из груди.

– Папа, – шепчу я. – Не уходи.

– Ария, дочка, – говорит он. – Прости, что так вышло.

– Но почему? – спрашиваю я. – За что?

Отец обреченно вздыхает. Он крепко обнимает нас с Эль, и как и Олдос за несколько минут до него, шепчет мне на ухо:

– Мы с Олдосом хотели освободить наш город, – говорит он быстро, понимая, что времени у него не осталось. – Но не успели. Не знаю, какую вину вменит нам Совет, но знай, правда в том, что мы хотели, для вас лучшей жизни.

Сжимаю спину отца обеими руками как можно крепче, все еще не осознавая, что прощаюсь с ним навсегда. Слезы мешают мне говорить.

– Кто еще знает правду о другом городе? – спрашиваю я.

– Все, кто на сцене. Кроме Леи, – отвечает он.

В этот момент со сцены вновь раздается голос Каса. Он повторяет имя отца и просит его поторопиться. Мое отчаяние сменяется злостью. Я готова броситься на распорядителя и других советников и расцарапать им глотки за то, что они с нами делают. Отобрать иглы с ядом, вонзить в их вены и выдавить все до последней капли. Уничтожить это зло раз и навсегда.

– Мы нашли дверь в стене, – шепчет папа.

В третий раз до моих ушей доносится имя отца. Но теперь его произносит не Кас. Недовольный тон принадлежит теряющему терпение главе Совета Теодору.

– Серафим Вуд, – повторяет он сурово. – Если вы сейчас же не выйдете на сцену, проблемы будут не только у вас, но и у членов вашей семьи.

В глазах отца застывает новый ужас. Он вновь крепко обнимает нас и целует.

– Я люблю и горжусь вами, дети, – говорит он, выпуская нас из объятий. – Берегите себя.

На несколько секунд папа задерживает на мне свой взгляд, словно пытается что-то сказать. Затем разворачивается и идет на сцену. Эль вцепляется в мою руку, и мы опускаемся на землю, не в силах устоять. Падаем. Я глажу волосы сестры, плачущей на моих коленях, а сама пытаюсь прийти в себя. Разум усердно продирается сквозь непроходимые дебри ужаса, разросшиеся в моей душе. Олдос. Папа. Этого просто не может быть. Но, тем не менее, сейчас они стоят перед всем городом на сцене и готовятся выслушать свой приговор.

Зрители тихо перешептываются, некоторые смотрят на меня со слезами на глазах. Кто-то облегченно улыбается, ведь на этот раз смерть не коснулась их семей. А моя семья практически уничтожена. Теперь я, наконец, осознаю сполна, что испытала Эль в день казни своих родителей. Мое сердце вырвали, избили и выбросили в сточную канаву. Чувствую, как немеет левая рука и слабость распространяется по всей левой стороне тела. Сейчас я была бы даже рада сердечному приступу. Он избавил бы меня от этих невыносимых страданий.

Окидываю взглядом толпу, сама не понимая, что ищу. И внезапно натыкаюсь на Питера. Встречаюсь с ним взглядом и замираю. Этот мальчик, юноша, который всегда меня ненавидел, сейчас смотрит на меня сочувственно. В его лице я вижу неподдельную скорбь. Его глаза расширены от ужаса, и он не отводит их.

– Итак, – раздается голос Каса. – Поскольку все обвиняемые этого года уже здесь, я должен зачитать приговор каждому из них.

Кас не отрывает глаз от своей бумажки, словно боится показать их зрителям.

– Арон Пински, – обращается он к первой жертве. Лицо Арона белеет от страха. – Вы обвиняетесь в краже рабочих инструментов, принадлежащих Стеклянному городу. Молоток, гвозди и плоскогубцы, с которыми вы должны иметь дело в школе, были найдены у вас дома. Как вы можете это объяснить?

Арон удивлен. По его лицу вижу, что он не ожидал услышать подобные обвинения в свой адрес.

– Это не было кражей, – говорит он с возмущением. – Я взял эти инструменты на время, чтобы починить домашнюю мебель. Я собирался вернуть их.

Кас переводит взгляд на главу города, и тот едва заметно кивает ему.

– Хорошо, – молвит он. – Пойдем дальше. Игнат Симон и Лея Суарес. У вас одно обвинение на двоих: нарушение комендантского часа.

Молодые люди стоят на сцене, плотно прижавшись друг к другу. Они держатся за руки, и их лица больше не выглядят напуганными. Скорее уверенными. По глазам Леи читаю: жизнь вместе, умереть вместе. Она будто бы рада, что ее вызвали вместе с Игнатом. Наверное, девушка просто не представляет своей жизни без любимого. Вот это преданность.

– Игнат Симон, вы также обвиняетесь в организации несанкционированных собраний, – говорит Кас.

Игнат и Лея выслушивают его, не произнося ни слова, и когда Кас предлагает им напоследок выговориться, продолжают молчать. Следующий на очереди – Олдос. Кас отрывает взгляд от своего листка и несколько долгих секунд безмолвно смотрит на него. Он подавлен тем, что ему приходится не просто видеть, как убьют его отца, но и быть распорядителем на его казни. Неподалеку от градоначальника стоит Валентин, второй сын Олдоса. В его лице не замечаю ни малейших эмоций: ни жалости, ни сочувствия, ни боли. Он настоящий правитель, властный и жестокий. Он отдает на казнь своего единственного оставшегося в живых родителя, и даже не сожалеет об этом. В его глазах читается скука и усталость от всего происходящего. Он окидывает взглядом толпу и зевает. Бесчувственная сволочь.