Елена Митягина - За стеной стеклянного города. Антиутопия

Когда сцена очищена от трупов, наступает время для последней казни единственного выжившего. Арона прижимают лицом к позорному столбу – так называют его члены Совета – и спиной к зрителям. Его руки обхватывают столб и их крепко связывают. Такой же участи удостаиваются и его колени. Благодаря этим креплениям, жертва порки не сможет сползти вниз, когда обессилит.

Высечение прутьями – зрелище ужасающее, но нам запрещено отворачиваться. Горожане должны знать наглядно, что их ожидает в случае неподчинения воли Совета. Если находится тот, кто хотя бы на секунду закроет глаза – охранники внимательно за нами наблюдают – его может ожидать место в очереди к позорному столбу. Как правило, таких отчаянных не бывает, и все мы вынуждены глазеть на это кровавое зрелище.

Исполнитель берет в руки прутья и подходит к Арону. Удар за ударом на его оголенной спине появляются красные пятна, полосы, следы от деревянного хлыста. Арон терпит, пытается не показывать свою боль, но я представляю, как ему сейчас тяжело. Высечение длится довольно долго, даже не представляю, сколько времени проходит с момента его начала. Минут пять? Десять? Больше? На коже Арона выступает кровь, вскоре ее становится много. Окровавленные прутья с каждым взмахом разносят красные капли по сцене, некоторые долетают до зрителей из первого ряда. Вижу, как сидящий впереди маленький мальчик вытирает лицо, и на его руках оказывается кровь несчастного казненного.

Не могу оторвать взгляд от Арона, смотрю, словно завороженная, и понимаю, что, возможно, смерть гораздо лучше, чем такое испытание. Сомневаюсь, что смогла бы вытерпеть подобную боль. Ведь даже смотреть на него сейчас мне нестерпимо больно. Вскоре Арон заметно ослабевает, его тело покидают жизненные силы, и он теряет сознание. Крепко привязанные ноги и руки не позволяют ему упасть. И когда советники понимают, что бедняга получил сполна, охранники его развязывают. Арона уносят со сцены.

Когда он придет в себя, его раны, скорее всего, будут уже обработаны. Но жестокость городской власти на этом не закончится. Едва живому после позорной порки Арону не позволят оправиться от травм, и завтра он будет должен вместе со всеми пойти на работу. И не важно, как он при этом будет себя чувствовать. И даже если он умрет посреди дня на глазах у своих учеников, Совет проигнорирует. И это в очередной раз докажет главную истину: не нарушай установленные запреты.

Арона уносят со сцены. К микрофону вновь выходит Теодор. На этот раз он улыбается, церемония казни официально закончилась. Вскоре все разойдутся по своим домам, но сейчас жителей Стекляшки ждет традиционное поощрение. Хотя, думаю, все-таки это подкуп. Прежде, чем объявить о начале раздачи праздничных угощений – казнь в понимании советников тоже праздник, – глава города решает выступить перед нами с заключительной речью.

– Спасибо всем за то, что сегодня присутствовали на церемонии, – говорит он.

Ха! Как будто у людей был выбор.

– Прошел еще один год со времен начала новейшей эры. Славный год. В завершении этого ежегодного мероприятия хочу вновь выразить надежду на то, что в следующий раз на эту сцену не поднимется ни один из вас. Наш город, единственный выживший город на земле…

Не выдерживаю и заливаюсь истерическим смехом. Мои вопли нарушают массовую тишину и прерывают речь градоначальника. Он смотрит на меня с недоумением. Тут же представляю, как он несется ко мне со шприцом наготове и вонзает ядовитую иглу прямо в шею, как только что Леи. Избавиться от всех, кто не согласен. Ничтожество. От фразы «единственный выживший город на земле» начинает подташнивать. С самого рождения нам твердят одно и то же. Нам врут, чтобы удержать в этой наполовину открытой клетке без верха. Ах, если бы только у меня были крылья…

Взгляд Теодора гневный, он пронзает меня насквозь, но я его больше не боюсь. Прямо сейчас я готова встать и рассказать жителям Стекляшки о том, что знаю. О другом городе, о других людях. Конечно, при этом меня будет ожидать участь отца и Олдоса. Но кому теперь есть разница до меня? Мне и самой теперь себя не жалко. Когда мое безумие доходит до предела, и я чувствую, как руки упираются в землю, чтобы поднять мое тело на ноги, ощущаю цепкую хватку Виктора. С другой стороны меня удерживает Эль. Смотрит на меня испуганным взглядом.

– Ария, – шепчет сестренка, – что ты делаешь?

Слышу голос сестры и понемногу прихожу в себя.

– Мне страшно, – произносит она.

Ее распухшие от слез глаза смотрят на меня так беззащитно и жалостливо, что мое сердце вновь раздирает отчаяние. Папа. Олдос. Они погибли. У этой девочки осталась лишь я, и ради нее я должна вести себя безопасно. Как и просил дядюшка. Пелена безрассудства исчезает, и я окончательно возвращаюсь к реальности.

Замечаю на себе удивленные взгляды соседей, некоторые смотрят с жалостью. Помешалась с горя бедняга, говорят они безмолвно. И это действительно так. Глава Совета все еще молчит, и я поспешно извиняюсь. Он заметно возмущен моей дерзкой выходкой, но когда понимает, что я – дочь только что казненного Серафима Вуда, немного смягчается. Он продолжает свою речь, периодически недоверчиво косясь на меня. И каждый раз от его взгляда мое лицо делается каменным.

– Вы должны помнить, что нельзя нарушать правила, – вновь повторяет Теодор. – Казнь – это жестоко, и мы это прекрасно понимаем. Мы бы не хотели, чтобы она существовала. Но, увы, это неизбежно. Церемония необходима для очищения нашего города, единственного оставшегося в живых места на планете, от недостойных людей. От тех, кто не хочет соблюдать порядок и работать на общее благо. От неверных и опасных. От преступников. Наше общество должно быть чисто и прозрачно, а граждане – порядочны и честны. В мире не должно быть места лжи, скрытности и предательству. Порядок – основа выживания.

Когда градоначальник вновь произносит пропитанные ложью слова о последнем живом месте на планете, он бросает долгий взгляд на меня. Замечаю в нем подозрения. И почему-то в этот раз мне становится страшно. Вскоре он распоряжается о начале празднования, люди встают со своих мест и разбредаются по парку. В разных его частях расставлены палатки с угощениями. Сегодня их выдают не по талонам, поэтому в желающих набрать пирогов и ватрушек с компотом, отбоя нет. Я устало плетусь домой, за мной по пятам идет Эль. Думаю, что Виктор тоже с ней, но мне слишком тяжело повернуть голову и посмотреть.

На пороге дома спотыкаюсь о торчащий из земли корень и падаю, ударяясь подбородком о стеклянную ступеньку. Сил встать нет, но мне на помощь приходят чьи-то крепкие руки. Они в два счета возвращают меня на ноги. Открываю глаза и вижу Виктора.