Алексей Живой - Коловрат. Вторжение

– Не жмись, – приказал боярин, – сказано заплатить, значит плати. Хотя бы по-среднему. Тут дела государственные, а это важнее прибытка.

Приказчик поворчал немного, но отправился выполнять приказание. А когда прибыл Ратиша с дружинниками, то боярин уже был готов к отъезду. Одет как положено в городе – надел рубаху дорогую и штаны, расшитые золотом, на ногах сапоги сменил на другие, короткие из коричневой кожи, да ферязь сверху натянул с рукавами, как у всех бояр, необъятными. Шапку богатую с мехом на голову – осень уже, прохладой тянуло по вечерам. Да подпоясался поясом раззолоченным, где на пряжке красовались изумруды. Оружие брать не стал. Только из похода, да охраны хватало. И вместе с Ратишей, осторожно ступая по лестнице вниз мимо спальни, чтобы ни одна ступенька не скрипнула, вышел на улицу. А там обогнул терем и тише мыши пробрался в холодную.

– Всех брать? – деловито осведомился начальник охраны, посветив себе факелом, чтобы разглядеть прикованных к столбам пленников в подземелье с таким низким потолком, что рослым воинам приходилось сгибаться почти вдвое.

– Нет, – решил боярин, – бери вот этого, с распухшей рожей. И еще вон того татарина, что на нас злобно смотрит из угла. Остальных пока здесь оставь, позже с ними пообщаемся.

Упиравшихся пленников – что почуяли неладное – приголубили парой ударов, чтобы стали помягче, отцепили от столбов и, опять связав им ноги, поволокли на телегу, что уже ждала у ворот. Бросив как мешки с соломой, повезли в кузню, стоявшую на отшибе.

Ехали по тряской дороге быстро, ничуть не заботясь об удобстве пленников. Оставив позади Спасские ворота, скоро оказались в Столичном городе, с мастерскими и лавками ремесленников, кое-где в которых еще шла торговля или другая рабочая суета. На развилке улиц свернули налево, к Исадским воротам, и вскоре достигли края большого оврага. Этот овраг проходил сквозь пустую городскую землю огромной трещиной, а дальний его конец упирался в крепостную стену. Здесь к нему выходили задние дворы многих рабочих строений, в том числе и кузнечные цеха рязанского боярина. Почти из каждого валил дым вперемешку с паром, но людей вокруг в этот час видно почти не было. Уже смеркалось, когда телега с пленниками и охраной, скрипнув колесами, остановилась рядом с кузницей.

– Прибыли, – доложил Ратиша, останавливаясь. – Куда их?

– А вон, кузнеца видишь, – указал Евпатий на здоровенного чумазого мужика в кожаном фартуке, с ручищами как у заправского лешего, что вышел им навстречу из ворот. – Вот ему отдай. Он знает, куда.

Подъехав чуть ближе, Евпатий приветствовал и кузнеца.

– Будь здрав, Кузьма, – проговорил Коловрат, почти с наслаждением вдохнув дымно-смоляные запахи кузницы.

– И тебе, боярин, не хворать, – осклабился кузнец, вытирая закопченные руки о фартук, – приказчик твой внутри дожидается.

– Принимай дорогих гостей, – сообщил Евпатий, как бы невзначай оглянувшись по сторонам, но лишних наблюдателей не заметил, – да определи их на постой. Говорить будем.

– Это можно, – ничуть не смутился Кузьма, беря под руки вместе с дружинником первого пленника, которым оказался староста из лесной деревни. – Захар предупредил. У меня уже все готово.

Кузнец с помощниками затащил пленника вглубь пустой кузни. На пороге их повстречал и сам Захар, молча застывший у стены. Не обращая на него внимания, кузнец поволок пленника туда, где в углу стояла конструкция, похожая на два мощных деревянных столба с поперечной перекладиной, или скорее барабаном, на которой была намотана цепь. Сбоку от барабана виднелась ручка, как у колодца, а длинная цепь тянулась вверх к кованой металлической петле, вделанной в потолок наподобие блока, и через нее уже свешивалась вниз почти до самого пола. На конце петли имелся острый крюк, при виде которого староста из лесной деревни задрожал.

– Ироды, – прохрипел он, задергавшись в руках своих конвоиров, – что творите?

Кузнец и охранник, не обращая внимания на его стоны, развернули старосту спиной, сорвали с него рубашку, оголив, и просунули крюк между ладоней, связанных ремнем. Затем Кузьма слегка провернул ручку, и староста чуть приподнялся в воздух, повиснув над полом со связанными сзади руками. Его подъем сопровождался хрустом в суставах, отчего староста взвыл и стал поливать проклятиями боярина, рязанского князя и всех его прихвостней, хотя порой было трудно разобрать, что он говорит, из-за разбитого рта.

– Ну, слава богу, а то я думал, ты уж говорить никогда не сможешь, – удовлетворенно кивнул Евпатий, останавливаясь напротив, – боялся, что рот тебе совсем на сторону свернул, паскуда. Помогла, значит, мазь знахарская.

Коловрат приблизился на один шаг к дыбе и добавил:

– Ты мне собирался кишки выпустить и до сих пор еще жив. Так что можешь благодарить пока, что я тебя не сразу за ребро подвесил.

– А с этим что делать, Евпатий Львович? – уточнил Ратиша, кивнув на татарина, которого держали двое дружинников.

– Этого к столбу привяжи пока. Вон туда, напротив, – приказал боярин, указав в сторону, где чуть поодаль стоял еще один столб, тоже с приспособлениями, но попроще. – Пусть смотрит и соображает, пока до него очередь дойдет.

Когда ратники заломили татарину руки вверх, он попытался вырваться, но не смог и в бессильной злобе лишь плюнул одному из них в лицо. В ответ ратник приложил его головой об столб, расквасив нос в кровь, а затем закончил дело, подвесив его на торчащий крюк за руки. Но цепи здесь не было, и над полом его никто пока не поднимал, поэтому пленник просто был прикреплен к столбу со связанными руками и ногами.

– Эй, полегче с ним, – нехотя приказал Евпатий, – пригодится еще.

Временно позабыв о татарине, боярин велел принести кузнецу раскаленный прут. Кузьма неспешно дошел до мехов, устроенных в десяти шагах. В них давно уже полыхал огонь, в глубине потрескивали угли, а на краю лежала раскаленная заготовка. Надев рукавицы, Кузьма вытащил прут из огня и медленно вернулся к пленнику с дымящимся железом.

– Начинай, – сделав знак Захару, Ратише и всем дружинникам выйти на улицу, приказал боярин, не задав еще ни одного вопроса пленнику.

Кузнец осторожно ткнул качавшегося на цепи старосту каленым железом под ребра. Металл с шипением вошел в плоть, а староста издал дикий вопль, разнесшийся по кузнице, и завертелся из стороны в сторону, словно хотел соскочить с крюка.

– А теперь давай говорить, Евсей, – стал серьезным боярин, – давно ли с татарами стал дружить? Что они тебе обещали за помощь против князя рязанского? Много ли вас таких в лесу?

– Ненавижу тебя, собака! – заорал Евсей. – Всех вас, рязанцев, ненавижу.

– Чем же тебе так рязанцы не угодили? – уточнил Евпатий.