Алексей Олексюк - Дежавю. День первый

Такого количества рукотворной красоты Антон ещё никогда не видел. Город казался чьим-то гениальным сном, но настолько естественным, что немыслим был иным, как немыслима иной гроза, море, земля, воздух… Данность. Творение соразмерное жизни.

Ещё несколько слов о воздухе. О петербургском воздухе невозможно умолчать.

Он был душой этого города.

Антон вслушивался в него, как вслушиваются в чужую речь – странно знакомую, но с лёгким европейским акцентом. Основной тон задавали море и камень. Но были сверх того полутона, обертоны…

Это пьянящее послевкусие волновало кровь и заставляло сладострастно замирать сердце. Никогда ещё Антону не дышалось так легко. Голова посвежела.

Всё второстепенное, необязательное внезапно ушло; осталось только главное – то, ради чего стоит жить.

Всё-таки Антон перепутал улицы, хоть и сверялся с картой. Он пошёл по Лиговскому вместо Невского. Потом понял, отошёл под балкон от всё ещё моросящего дождя, раскрыл карту, всмотрелся, убрал назад в рюкзак, пошёл боковым проулком. Проулок вывел его на Невский, к закрытому пластиковой плёнкой зданию. Проспект вобрал в себя нового пешехода, направив его в общее течение, а течение повлекло по невиданным доселе гранитным тротуарам, через деревянный туннель под пластиковым пологом, покрывшим реконструируемое здание, через подземные пешеходные переходы, через Аничков мост, мимо витрин, похожих на титры чёрно-белой фильмы, мимо барельефов, балюстрад, бельэтажей, мимо – всё дальше и дальше – ко входу в метро.

Снизу, из-под земли, тянуло тёплым воздухом, пропитанным запахом стали и резины. Там дышали скрытые механизмы.

Петербургское метро – самое глубокое в мире. Об этом Антон прочёл в Интернете. Там ещё было написано что-то занимательное… Но, боже-боже, как же долог этот траурный спуск. Как сведущ этот полукруглый свод. Как сосредоточены будничные лица горожан… Ежедневно совершают они сей обряд.

«А крутенький спуск-то, крутенький», – мелькнуло у Антона в голове, – «с непривычки так и тянет вперёд всем корпусом».

Но вокруг множество народу, падать особо некуда.

С непривычки около километра земной тверди над головой щекотали нервы, вызывая прилив неровного, как язычок пламени на сквозняке, возбуждения… Ведь, если вдуматься, около километра…

Спуск долог. Нетерпеливые молодые сбегают вниз, перескакивая через ступени, перила, менее прытких сограждан.

Девушка с раскрытой книгой в руках оглянулась на Антона: он слишком пристально всматривался через её узкое плечико, силясь угадать произведение или автора. Неосторожное любопытство провинциала. Антон смущённо отвёл взгляд.

Долог спуск. Но не бесконечен. Своды раздались ввысь и вширь, открывая деловито-торжественный вестибюль.

Неопытному человеку трудней всего понять с какой стороны прибывает нужный ему поезд. Человек долго изучает надписи, пытаясь сообразить. Что-то соображает, но не уверен в своих соображениях и поэтому спрашивает ближнего, чьё лицо кажется наименее озабоченным. В результате выясняется, что «язык до Киева доведёт», «за спрос денег не берут» и «лучше два раза спросить, чем один раз напутать».

«Да-да, я понял. Спасибо!»

«Сейчас Горьковская закрыта на реконструкцию, поэтому я и говорю, что две станции, а если считать с Горьковской, тогда вам нужно выходить на третьей».

«Благодарю».

«Впрочем, вы услышите: там объявляют, какая станция будет следующая…»

Явлению поезда предшествовало движение вытесненного этим поездом сухого технического воздуха. Предчувствие всколыхнуло причёски и платья. Потом возник звук. Тревожный, нарастающий звук, рождённый туннелем, как гигантской органной трубой.

…Сердце сжалось невольно. Но никто не отступил от жёлтой черты…

Когда звук достиг наивысшей плотности, его, как покрывало – снизу вверх – разорвал трубный глас поезда. Туннель выдохнул его с явственным облегчением. И с такой силой, что остановить против платформы, казалось, немыслимо: неминуемо проскочит мимо, уйдя в зияющее жерло напротив.

Но остановился. Створки дверей раздались в стороны, впуская Антона вслед за другими пассажирами. Скамьи были уже заняты. Да и не хотелось сидеть. Антон встал у входа, взявшись за поручень.

«Осторожно, двери закрываются», – сообщил приятный женский голос из динамика.

И двери действительно закрылись.

«Следующая станция…»

Пол дрогнул под ногами у Антона. Плавно (не так, как в автобусе) сдвинулся вагон относительно колонн и оставшихся на платформе людей. Не было в его движении железнодорожной дрожи. Поезд плавно, но стремительно набирал ход. Промельк колонн за стеклом стал невыносим для глаз и кто-то одним махом выключил свет.

Туннель.

Туда, дальше…

Выход из метро сродни всплытию. Глотаешь свежий, промытый дождиком, воздух и с воздухом обретаешь небо над головой: всё ещё серенькое, затучкованное, но всё-таки небо, а не потолок.

Рюкзак слегка отягощал Антону плечи. Однако радость от сознания, что он здесь, что он идёт по питерской земле, своей подъёмной силой уравновешивала тяжесть ноши: шаг лёгкий, пружинистый, спорый.

Здание гостиницы – сугубо советское и тем родное – выглянуло из-под современной высотки. В другое, более респектабельное, он, пожалуй, заходить побоялся бы. Внутри, правда, пластика оказалось больше. Вежливая девушка за стойкой приняла у Антона документы, изучила их и сообщила, что заселение производится с 12:00, до этого времени он может посидеть здесь в фойе либо оставить вещи в камере хранения и прогуляться. У вежливой девушки за бежевой стойкой мелькнула отнюдь не дежурная улыбка.

– Где у вас тут камера хранения? – спросил Антон.

Покинув фойе гостиницы, Антон окунулся во влажный утренний проспект. Кроткие прохожие одушевляли это вычерченное под линейку пространство: без них оно было бы сухим примером из учебника геометрии за шестой класс. Впрочем, и прохожие без проспекта стали бы недоразумением, забавным или печальным курьёзом, простительным, но не обязательным. Только в его свете, в свете перспективы, которая открывалась в сторону Большой Невки, все встречные люди обретали неслыханную значимость. Они были не сами по себе, они были частью города. Проспект же задавал им направление: не только в пространстве, но и в истории.

Антон не выбирал пути. Его тоже влекло проспектом. Но дойдя до моста над Чёрной речкой, он внезапно переменил маршрут. Неосознанно. Течение воды вырвало его из поля тяготения проспекта, и он пошёл вдоль левого берега. Только отдельные детали, как водовороты, на некоторое время притягивали его внимание, чтобы потом отпустить далее: