Маргарита Тара - Иллюзия

И душой монстра.

Сейчас, глядя на дом, Лестер испытывал схожее чувство. Снаружи – милая картинка, обещание покоя и уюта, а внутри – тяжелые кошмары и ощущение смутной угрозы, которое он не мог облечь в слова.

Лестер наконец завел мотор и уехал прочь от пугающего дома.

Несмотря на полный разброд в мыслях и мрачный настрой, Лестер все же отправился к Мирре на встречу с друзьями.

И Глай, и Давел были искренне рады его видеть. Эти двое были друг другу как братья, хотя и являлись полными противоположностями – как внешне, так и внутренне.

Глай – худощавый и темноволосый – часто пребывал в состоянии некой задумчивости, из-за чего над ним постоянно подтрунивали друзья. В особенности ему доставалось от Давела, который никогда не упускал ни малейшей возможности подшутить над другими.

Довольно крупный мужчина, которого симпатичным можно было назвать с большой натяжкой, Давел тем не менее пользовался успехом у девушек благодаря своему легкому характеру и обаянию, чего о замкнутом Глае сказать было сложно.

Эти двое дружили со школы. Лестер познакомился с ними уже в университете. И он, и Давел не пропускали ни одной студенческой вечеринки. Глай любителем тусовочной жизни не являлся, но его нежелание тратить время на веселье Давела волновало мало. Он тащил Глая на каждую вечеринку, безуспешно пытаясь приобщить к студенческому безумию.

После окончания университета все трое остались в Кенгьюбери. Лестер и Глай успешно прошли собеседование в крупную рекламную компанию, после чего стали работать в соседних отделах. Давела на последнем курсе выгнали из университета, однако такой пустяк расстроить его не мог. На вечеринке в честь выпуска из университета Глая и Лестера Давел купил себе фальшивый диплом. В графу «специальность» он гордо вписал «прожигатель жизни». С тех пор перебивался временными заработками, но присущих ему оптимизма и жизнелюбия не растерял.

– Дружище! – Давел с силой хлопнул Лестера по спине, едва не выбив из него дух.

Глай широко улыбнулся и торжественно вручил Лестеру пакет, из которого выглядывало горлышко обожаемого им виски. Тут же в гостиную впорхнула Мирра с четырьмя стаканами в руках.

– Ты же не пьешь крепкие напитки! – удивился Лестер.

Девушка лукаво подмигнула.

– Тебя слишком долго не было в Кенгьюбери.

Сегодня Мирра была облачена в короткое черном платье, не скрывающее стройные загорелые ноги. Пока она готовила на стол, щеки ее раскраснелись, волосы, уложенные в небрежный пучок, рассыпались по плечам. Она заметила пристальный взгляд Лестера, задержавшийся на ее фигуре дольше обычного, и покраснела еще больше.

Когда она ушла на кухню, Давел многозначительно кивнул в ее сторону.

– А она все больше хорошеет, – полушепотом сказал он, и на его лице появилась хорошо знакомая Лестеру улыбка.

– Не начинай, – вздохнув, попросил тот.

– Да брось, Лест, не делай вид, что ты этого не видишь.

Лестер раздраженно поморщился. Снова эти его подначки…

Мирра приходилась Давелу двоюродной сестрой, именно он и познакомил их друг с другом. Тогда она была совсем юной, ей не исполнилось и тринадцати.

Лестер много времени проводил в обществе Давела, а Мирра как хвостик постоянно бегала за ними. Время шло, и Лестер заметил интерес Мирры к нему, но всерьез ее не воспринимал. Сейчас ей исполнился двадцать один год, и она действительно расцвела. Вот только Лестер по-прежнему видел в ней лишь маленькую девочку с двумя черными хвостиками, которая смущалась одного лишь его взгляда.

Широко ухмыльнувшись, Давел открыл было рот, чтобы отпустить очередную подколку, но тут в гостиную вошла с закусками Мирра. Давел оставил невысказанные мысли при себе, но ухмылку с лица так и не стер. Лестер укоризненно взглянул на него, понимая, что от Давела так просто не отделаться.

Он и сам не ожидал, что бесхитростная беседа с друзьями сможет отвлечь его от беспрестанно лезущих в голову мыслей о странном доме. Но смесь пьянящего виски, грубоватых шуточек Давела, в этот вечер почему-то казавшихся очень забавными, и взглядов Мирры, которых он то и дело ощущал на себе, подействовала на него расслабляющее.

В разгар веселья раскрасневшаяся от алкоголя Мирра предложила друзьям попеть караоке.

– Выбирай! – великодушно разрешила она, протягивая Лестеру диск с песнями.

В голове приятно шумело. Рассмеявшись, он взял диск. Лестер терпеть не мог подвыпивших людей, выводящих пьяными голосами рулады, но, кажется, сегодня он собирался стать одним из них.

Мирра присела на подлокотник его кресла и терпеливо ждала решения. От нее пахло незнакомыми духами – приятными, с горчинкой. Лестер повернулся к ней, чтобы спросить название духов. Ему хотелось подарить ей эти духи. Ему хотелось, чтобы от нее так пахло всегда.

Мирра рассмеялась над какими-то словами Глая, которых Лестер не расслышал. Смеясь, она невольно откинулась назад и прядь длинных волос соскользнула с ее груди на спину, коснувшись его щеки.

– Мирра, – начал он…

Он не мог смириться с ее смертью. Не мог действовать по указке безмозглых людей, твердящих ему, что надо жить дальше. Не мог делать вид, что ничего не произошло.

Как жить дальше, если его жизнью была Рэя?

Он пробовал заглушить боль алкоголем. Но сидя на кухне и размазывая по лицу пьяные слезы, понимал, что так просто эту боль не убить.

Он снял все фотографии с коридора второго этажа, которые развешал на второй день после смерти Рэи. Смотреть на них было невозможно тяжело, но без них стена выглядела голой, а его жизнь – пустой.

Кажется, не прошло и часа, как он кинулся развешивать фотографии вновь, глотая слезы и умоляя Рэю простить его за разрушение ее храма.

Говорят, у горя есть несколько стадий. Он прошел их все.

Отрицание было самым безболезненным. Со дня аварии и до самых похорон он сидел, стоял или лежал, уставившись в одну точку. И думал: вот сейчас откроется дверь и войдет Рэя. В светлом платье и кремовом плаще. Снимет перчатки, размотает шарф, скинет замшевые сапожки. Подойдет к нему и прижмется холодной от ветра щекой. Скажет, что все это – лишь шутка. Или проверка его прочности. Или проверка его преданности ей.

Скажет, что он ее прошел, ведь думал о любимой каждое мгновение. После ее смерти он почти перестал спать, но даже в редких минутах его сна царствовала Рэя.

Но, увидев ее в гробу в белоснежном одеянии, он осознал: это не шутка и не проверка.

И тогда пришла ярость. Ярость, раскаленная добела, и тягуче-черная ненависть. На того, кто погубил Рэю, и на тех, кто, в отличие от нее, остался в живых.

Злость судорогой сводила его челюсть и сжимала руки в кулаки. Иногда он бил ими по стене, сдирая кожу на костяшках. Это помогало – пускай и совсем ненадолго – прийти в себя.