Элеонора Кременская - Под покрывалом белых облаков

Но черный не отставал.

– Корыстолюбивая, развратная, низкая, недоразвитая душа! – заявил он, идя в ногу с Грошевым.

– А-а-а, – тоненько завыл Егор Павлович и перекрестился.

Черный не обратил на этот жест никакого внимания.

– Шел бы ты куда подальше! – посоветовал черный.

– Черт! – в ужасе просипел Грошев, голос у него пропал.

– Обижаешь! – рассмеялся черный. – Гораздо сильнее, ведь в сущности, кто такой черт? Это бывший колдун или ведьма! Малое ангельское войско, противное тому, что есть у Богородицы!

– У Богородицы! – машинально повторил Грошев, чувствуя головокружение и слабость.

– Вот именно! – кивнул черный, не отставая от торопливо семенящего по темной дорожке, прочь от дома Кристины, бедного Егора Павловича. – Только Богородица набирает для своего малого ангельского войска из числа погибших детей, блаженных, просто дурачков, главное условие, чтобы кандидат в ангелы был наивен и прост. Именно они становятся ангелами-хранителями и именно их верующие принимают за всех ангелов Бога в целом!

И черный значительно посмотрел в бегающие глаза Грошева.

– В противовес этому войску было создано малое ангельское войско при Сатане! Единственное требование к колдунам и ведьмам, кандидатам в ангелы – не предай! Ох, не любит он предателей! Если ты предал в этом мире, то предашь и в другом! Нет ничего хуже предателей, они не только в горести и болезни бросят, но и в бою спрячутся, спасая свою драгоценную шкуру!

Грошев принялся твердить имя господа. Черный вздохнул и устало воззрился на него:

– Как ты мне надоел!

– Я сам себе надоел! – простонал сквозь слезы Грошев и упал на колени. – Отпусти!

Черный недоверчиво уставился на него:

– А ты отстанешь от Кристины?

Грошев смог только кивнуть, слезы текли у него по щекам и капали на землю.

– Быть по сему, – решил черный и добавил, – это будет справедливо!

И дунул на Грошева.

Без памяти вернулся Егор Павлович к себе домой и повалился, теряя сознание прямо в прихожей. Его одержимость Кристиной прошла, как сон. Далекий, нереальный сон, произошедший с кем-то другим…

Наутро он собрал дорожную сумку, и едва найдя в себе силы заглянуть в училище, категорично отказал директору в возможности продолжить вести курс студентов-художников. Ему было все равно, отпустят его или нет, напишут ли выговор в личное дело или нет, отпустят по заявлению или заставят отрабатывать положенных два-три месяца. Он не собирался оставаться, просто не мог, его трясло от ужаса перед встречей с Кристиной, потому поговорив с директором, завидев толпу студентов, уже подбиравшуюся к зданию училища, он, несмотря на зимний холод, подбежал к окну, рванул раму, открыл и вывалился на улицу, благо, кабинет директора был на первом этаже.

Вдогонку ему летел крик пораженного неадекватным поведением Грошева, директора:

– Да, что с вами такое? Вы с ума сошли?

Егор Павлович бежал, после он долго стоял на коленях перед неведомым ему храмом и очнулся лишь от холода, пробравшего его до костей.

Лязгая зубами, Грошев прошел пешком через весь город и вышел на задворки, где обнаружил маленький мужской монастырь. В деревянной часовне посреди двора он обнаружил источник святой воды и долго пил из алюминиевого ковшика, ничего не чувствуя. После, опять стоял на коленях, бездумно глядя на изображение Христа, прицепленное к деревянному кресту над источником. Тут его обнаружили монахи, уже успевшие закрыть ворота на ночь. Монахи, привыкшие с обходом, когда с помощью икон произносятся защитные молитвы, были потрясены видом Егора Павловича.

Выглядел он так, будто не ел, по крайней мере, три недели. Но в монастыре его не оставили, сколько ни пытался Грошев рассказать им о черном демоне.

Скорая психиатрическая увезла Егора Павловича по адресу и, успокоившись с уколами, чистый после купания в ванной, переодетый в серую больничную пижаму, он заснул, подтянув под колени ноги. Ему снились белые облака и дворец невероятной красоты. Безотчетно водя рукой, Грошев чертил скрюченными пальцами по шерстяному одеялу, как бы рисуя, но очнувшись утром, сейчас же забыл свой сон и покорно поплелся за санитаркой к ведущему психиатру больницы, проходить тесты и отвечать на вопросы. Забегая вперед, скажу, психическое состояние Грошева врачи-психиатры, собравшись в консилиум, посчитали крайне тяжелым.

В училище, получив уведомление из городской психиатрической больницы, были крайне удивлены внезапностью болезни Егора Павловича.

– А ведь казался таким нормальным, – шептались в учительской.

– Ухаживал, знаки внимания оказывал, – жаловались молоденькие учительши.

– Егор Павлович заболел, – сообщил студентам, поджимая губы и вспоминая поступок Грошева, директор, – вместо вашего мастера я назначил другого учителя!

И отступил, уступая место очкастой, строгой преподавательнице изобразительного мастерства.

– Неправильно все это! – вздохнула Кристина, когда Ленка с нескрываемым восхищением рассказала о поступке своего Аса. – Грошев – человек и имеет право на разумную жизнь!

– Разумную, – фыркнула Ленка, старательно выписывая натюрморт из черепа и парафинового яблока.

Кристина выпустила из руки кисточку:

– Ты не находишь нашу новую преподавательницу странноватой?

– Не то слово, – Ленка прищурилась, стирая ластиком лишнее, – череп и яблоко – по-моему, чересчур!

Кристина взглянула на подругу, Ленка преобразилась, перекрасила волосы в рыжий цвет, стала краситься, одежду поменяла. Экстравагантные, но строгие юбочные костюмы сделались для нее нормой.

Она быстро привыкла к повышенному вниманию со стороны мужчин и более не обращала внимания на суматоху с ухаживаниями.

– А зачем? – говорила она с улыбкой. – Когда у меня есть ангел, который мне не изменит, никогда не напьется, не завалится храпеть в грязном белье на чистые простыни, не будет требовать жрать и никогда ни при каких обстоятельствах не потребует физической близости!

– Фу, – выдохнула преподавательница, рассматривая рисунок Сережки Буренкова, – что за дрянь ты намалевал?

– Я старался, – возразил Буренков, краснея.

– Череп, между прочим, настоящий, не бутафорский, а ты его так изуродовал, ну-ка, дай! – потребовала она и отняв у Сережки кисть, азартно принялась рисовать.

Студенты сгрудились у нее за спиной, внимательно наблюдая за точными движениями мастерицы.

– Этого в натюрморте нет! – запротестовал Буренков, глядя, как на его большом эскизном листе, прикрепленном к мольберту, появляются кровавые сполохи, и череп с яблоком оказываются в тени корявых ветвей фантастически-кривого дерева.

– Ты художник, стало быть, творец, вот и твори! – заявила преподавательница, критически обозревая свою работу.