Ольга Михайлова - Гибельные боги

– Неделю назад у господина был удар, – взволнованно заговорил Молинари. – Вас просто долго разыскать не могли, и в Вермичино посылали, и в Трастевере искали. Каждый час он спрашивает вас, очень ждёт. Доктор сказал, это конец. Пойдёмте скорей, не ровен час…

Прибывший, сохраняя молчание, взглянул на Луиджи. На лице его не проступило ни удивления, ни испуга, он лишь на мгновение прикрыл глаза, потом молча кивнул и пошёл к лестнице. Дом он знал – здесь вырос. Взглянув сбоку, Луиджи заметил твёрдый, как на медали, профиль и жёсткие линии рта, и подумал, что в сравнении с юными годами мессир Винченцо сильно изменился: при случайной встрече Молинари просто не узнал бы его.

Через минуту оба вошли в спальню, и первое, что заметил приезжий, были две зелёные точки на каминной доске. Экономка повернула фитиль керосиновой лампы, и в её тусклом свете стал различим большой, злобно ощерившийся чёрный кот с рысьими кисточками на ушах, издававший глухое шипение. Доната осторожно обошла кровать, пугливо оглянувшись на кота, и поставила лампу за пологом: свет раздражал графа. Больной, едва заметив приехавшего, захрипел, судорожным жестом полупарализованной руки потребовал от Донаты отодвинуть полог, потом впился воспалённым взглядом в племянника. Тот подошёл к недужному и сел на постель.

– Винченцо, ты… – граф едва выговаривал слова, они вылетали из горла со свистом. Сорокадевятилетний, он выглядел сейчас почти на семьдесят. – Я виноват. Гнев ослепил меня, но я… Джованна. Она моя крестница, дочь Габриеля. Не оставь её. Женись на ней, будь ей опорой, она так молода, береги её, – умирающий снова забил по постели рукой, на губах его выступила кровь, – дай мне слово…прости… не помни зла.

Винченцо кивнул.

– Я позабочусь о ней, – тон его был бесцветен и безучастен.

– Клянись Господом и Пресвятой Девой дель Розарио.

– Я позабочусь о ней, – невозмутимо повторил Винченцо с лёгким нажимом.

– Поклянись.

Молодой Джустиниани глубоко вздохнул, сдержанно кивнул и, встретившись с графом глазами, медленно, словно через силу, выговорил:

– Клянусь.

Разговор совсем истощил больного: лицо его побледнело, он хватал ртом воздух, кровь пузырилась на губах, но при этом умирающий, обессилевший и мертвенно бледный, судорожно тянул трепещущую ладонь племяннику, пытаясь подняться и опереться локтем о постель, однако то и дело соскальзывал на подушку.

– Дай… дай мне руку… возьми… – с непонятным упорством протягивал он бледную длань к Винченцо. Тот взял сухую дрожащую ладонь больного, ощутив её предсмертный трепет, – возьми… – тут свист губ прервался, лицо умирающего перекосилось, нижняя челюсть вытянулась вперёд, рука его слабо стиснула руку племянника, тут же разжалась и чуть сдвинулась, цепляя ногтями одеяло, из горла вырвались ещё несколько судорожных, прерывистых вздохов. Доната кинулась было к больному, зовя доктора, но тут же поняла, что звать нужно уже не синьора Сильвано, а падре Челестино.

Винченцо встал, несколько минут стоял, не шевелясь. Таинство смерти заворожило его. Где сейчас этот человек, ставший уже духом? Витает где-то здесь, рядом, или уже унёсся в потусторонние обители смерти? Как пройдена им та граница, что таинственно отделяет бытие от небытия?

Тем временем чёрный кот плавно соскользнул с каминной полки и неторопливо подошёл к нему. Экономка быстро отступила.

– Осторожно, мессир, эта тварь царапается, – прошептала Доната, – как вцепится в ногу, не оторвёшь. По трое носков из-за него носить приходится. Чума просто.

Однако кот не был расположен царапаться. Он спокойно обошёл Винченцо и, неожиданно замурлыкав, потёрся мордочкой о его штанину. Шерсть кота улеглась и теперь в тусклом свете лампы отливала блестящим сиянием, обрисовывая контуры и изгибы грациозного животного. Джустиниани снова бросил взгляд на покойника, вздохнул и вышел из комнаты.

Винченцо знал, что жизнь его родственника была далека от праведности. Стало быть, надо молиться сугубо. Когда по слабости или глупости люди забредают в блуд, сребролюбие, зависть, клевету или злобу, в мёртвом пространстве греха они превращаются в оборотней: любовники ревнуют друг друга к законным супругам, мать завидует молодости дочери, брат ненавидит брата, отец отказывает в необходимом собственным детям, а дядя выгоняет из дома сына брата своего. Прости же Господи этого, отошедшего к тебе, прости ему все согрешения его, вольные и невольные.

В холодном коридоре Джустиниани поёжился: мокрая рубашка неприятно липла к телу. Винченцо спустился по неосвещённой боковой лестнице вниз, оказался в облаке мясных запахов возле кухни и тут понял, что очень голоден. Во рту с утра не было ни крошки, голова кружилась. Он подумал, что можно поесть в той харчевне, огни которой мелькнули, когда он миновал квартал. Там можно будет заодно высушить плащ и рубашку.

– Не угодно ли господину графу сменить платье? Надо поскорей просушить вашу одежду, вы ведь совсем промокли, ваше сиятельство. Пожалуйте к огню. – Джустиниани ощутил прикосновение к плечу чьей-то руки, обернулся и увидел Луиджи. Камердинер Гвидо согнулся в вежливом поклоне и указывал на парадный зал. – Господину графу угодно ванну с дороги? Ужин?

Лицо Винченцо чуть напряглось. Смерть дяди была слишком внезапной, он ещё не осознал её до конца, ибо ничего не знал о его болезни. Но теперь до него дошло, что ему незачем ехать в харчевню. Это был уже его дом . Этот человек был его слугой . Он, Винченцо, мог просушить одежду прямо здесь, у своего очага . Отныне он – его сиятельство граф Винченцо Джустиниани.

Винченцо повернулся лицом к залу.

– Есть ли что из одежды?

– Конечно, господин граф, всё приготовлено, – Луиджи указал на парадную лестницу, – пойдёмте скорее в ванную, вы же простудитесь. Ой, Господи, осторожней, Спазакамино может броситься.

Однако выскочивший из комнаты покойника, видимо, следом за Винченцо кот, которого, как выяснилось, звали Трубочистом, был настроен благодушно. Он, высоко задрав хвост, подрагивавший на кончике, направился впереди нового хозяина в ванную, не обращая никакого внимания на слова Луиджи, что это животное – кошмар всего дома.

В натопленной комнате с лепниной на потолке, у полыхающего камина уже дымилась паром горячая ванна, белая пена с ароматом миндаля выступала за края. Кот запрыгнул на каминную полку и замер на ней египетской статуэткой богини Баст. Луиджи хлопотал возле Джустиниани, забрал промокшую верхнюю одежду, торопливо подал халат и огромную банную простыню. Винченцо не хотел снимать при слуге белье и попросил принести вина, сказав, что он продрог. Камердинер тут же исчез. Винченцо разделся и опустился в воду, с блаженством ощутив аромат дорогого мыла. Тело расслабилось, захотелось спать, он ощутил, как сильно устал. Утром пришлось работать в доках, разгружать баржи с углём. Прибежавший с вином Луиджи протянул Винченцо поднос. Бокал рубинового вина искрился в каминном пламени.