Рик Янси - Проклятье вендиго

– Меня зовут Мюриэл, – сказала она.

– Я Уильям Джеймс Генри, – произнес я в ответ с неуклюжей формальностью.

– Генри! Так вот ты кто. Я должна была догадаться. Ты сын Джеймса Генри. – Она положила холодную ладонь мне на руку. – Я очень сочувствую твоей утрате, Уилл. А здесь ты оказался потому, что?..

– Доктор взял меня к себе.

– Правда? Как это на него не похоже. Ты уверен, что мы говорим об одном и том же докторе?

Позади меня открылась дверь кабинета, и я услышал голос монстролога:

– Уилл Генри, кто это был…

Я повернулся и увидел на его лице глубокое потрясение, хотя его быстро сменила маска ледяного равнодушия.

– Пеллинор, – мягко произнесла Мюриэл Чанлер.

Доктор обратился ко мне, хотя смотрел по-прежнему на нее:

– Уилл Генри, я думал, что мои распоряжения были недвусмысленными.

– Ты не должен винить Уильяма, – сказала она с игривой ноткой в голосе. – Он пожалел меня, когда я стояла на твоем крыльце, как мокрая кошка. Ты болен? – неожиданно спросила она. – У тебя такой вид, будто у тебя жар.

– Я чувствую себя как нельзя лучше, – ответил доктор. – Мне не на что жаловаться.

– Это больше – или меньше, – чем я могу сказать о себе. Я промокла до костей! Как ты думаешь, могу я рассчитывать на чашку горячего сидра или чая, прежде чем ты меня вышвырнешь за дверь? Я проделала большой путь, чтобы тебя увидеть.

– До Нью-Йорка не так далеко, – ответил Уортроп. – Если только ты не пришла пешком.

– Это надо понимать как «нет»? – спросила она.

– С моей стороны сказать «нет» было бы глупо, верно? Никто не может сказать «нет» Мюриэл Барнс.

– Чанлер, – поправила она его.

– Конечно. Спасибо. Думаю, я помню, кто ты. Уилл Генри, проводи миссис Чанлер, – он словно сплюнул это имя, – в гостиную и поставь чайник. Извините, миссис Чанлер, но сидра у нас нет – не сезон.

Возвращаясь через несколько минут с подносом из кухни, я задержался у двери, потому что за ней слышался яростный спор. Доктор говорил надменно и жестко, наша гостья была спокойнее, но столь же напориста.

– Даже если я приму это за чистую монету, – говорил он, – даже если бы я поверил в эту чепуху… нет, даже если бы это имело место независимо от того, верю я или нет… есть добрый десяток людей, к которым ты могла бы обратиться за помощью.

– Может быть, – согласилась она. – Но есть только один Пеллинор Уортроп.

– Лесть? Ты меня изумляешь, Мюриэл.

– Такова степень моего отчаяния, Пеллинор. Поверь, если бы я думала, что кто-то другой сможет помочь, я бы не обратилась к тебе.

– Как всегда, дипломат.

– Как всегда, реалист – в отличие от тебя.

– Я ученый и, следовательно, абсолютный реалист.

– Я понимаю, тебе горько…

– Предположение, что мне горько, доказывает твое недопонимание. Это предполагает, что у меня сохранился некий остаток привязанности, что, уверяю тебя, не соответствует действительности.

– Можешь ли ты забыть о том, кто тебя просит, и подумать о том, кому нужна помощь? Ты его когда-то любил.

– Тебя не касается, кого я любил.

– Правильно. Меня касается, кого люблю я.

– Тогда почему бы тебе не найти его самой? Зачем ты проделала весь этот путь, чтобы утруждать меня?

Я так вытянулся вперед, стараясь получше расслышать разговор, что потерял равновесие и ткнулся в дверь как пьяный, чуть не уронив поднос – чай выплеснулся из носика чайника, а чашки запрыгали на блюдцах. Я увидел, что доктор стоит у камина. Мюриэл в напряженной позе сидела в кресле в нескольких шагах от него, сжимая в руке конверт.

Доктор что-то недовольно пробурчал на меня, потом подошел к ней и выхватил письмо. Я поставил поднос на стол рядом с ней.

– Ваш чай, миссис Чанлер, – сказал я.

– Спасибо, Уилл, – сказала она.

– Да, оставь нас, – сказал доктор, не отрываясь от письма.

– Можно ли предложить вам что-нибудь еще, мэм? – спросил я. – У нас есть свежие булочки…

– Не приноси булочки! – прорычал доктор из-за листа бумаги.

Он фыркнул и швырнул письмо на пол. Я схватил его и, забытый на минуту в пылу их tête-â-tête, прочел:

Дорогая миссус Джон,

простите мой английский, он нехорош. Вернулся этим утром в РП и сразу пошел отправить это. Ничего хорошего сказать нельзя, извините. Мистер Джон – его нет. Оно его звало и – дело сделано – унесло его. Я говорю Джеку Фиддлеру, и он и дальше его искать, но оно его забрало и даже старый Джек Фиддлер не может его теперь вернуть. Я говорил ему не ходить, но оно призывало его ночью и днем, и он ушел. Мистер Джон, он сейчас оседлал сильный ветер, и Мшистый рот не отпустит его. Мне жаль, миссус.

– Уилл Генри, – рявкнул доктор. – Что это ты делаешь? Отдай! – Он вырвал письмо из моей руки. – Кто такой Ларуз? – спросил он миссис Чанлер.

– Пьер Ларуз – проводник Джона.

– А этот Джек Фиддлер, которого он упоминает?

Она покачала головой.

– Никогда раньше не слышала этого имени.

– «Он сейчас оседлал сильный ветер, – прочитал доктор, – и Мшистый рот его не отпустит». Думаю, не отпустит! – Он невесело рассмеялся. – Полагаю, ты известила власти.

– Да, конечно. Поисковый отряд вернулся в Рэт Портидж два дня назад… – Она покачала головой, не в силах говорить.

– Тогда не вижу, чем я могу помочь, – сказал Уортроп. – Разве что выразить свое мнение, что это дело не касается монстрологии. Что бы ни унесло твоего мужа на «сильном ветре», это не был никакой «Мшистый рот», хотя я и нахожу этот образ странно интригующим. Я никогда не слышал такого прозвища применительно к Lepto lurconis . Должно быть, это изобретение добрейшего мсье Ларуза – и, думаю, не единственное. Не в первый раз смерть в дикой глуши относят на счет вендиго.

– Ты думаешь, он лжет?

– Я думаю, это ложь – а вот намеренная или нет, я не могу сказать. Lepto lurconis – это миф, Мюриэл, не более реальный, чем фея молочных зубов, и это самый странный момент во всей этой истории. Почему Джон искал нечто такое, чего не существует?

– Его… его вдохновили на это.

– А. – Монстролог закивал. – Это был фон Хельрунг, не так ли? Фон Хельрунг велел ему пойти…

– Предложил.

– И, будучи послушной собачонкой, Джон пошел.

Она напряглась.

– Я зря трачу время, да? – спросила она.

– Я спрашиваю по делу, Мюриэл. Как давно он пропал?

– Почти три месяца назад.

– Тогда да, ты зря тратишь здесь время. Я ничего не могу сделать – ни для тебя, ни для Джона. Твой муж мертв.

Хотя в ее глазах блестели слезы, она не расплакалась. И хотя всеми фибрами души она ощущала отчаяние, она стойко встретила его суровое утверждение. Может быть, мужчины и более сильный пол, но женщины сделаны из гораздо более крепкого материала!

– Я отказываюсь в это верить.

– Ты обманулась с верой.