Абрахам Меррит - Колесо страха (сборник)

Ожидаемая смена гримас так и не началась. Лицо Уолтерс по-прежнему выражало страх и отвращение, Бартано и Соммерс отметили, что это «необычно». Они пришли к выводу, что состояние нашей сотрудницы вызвано каким-либо повреждением головного мозга. Тем не менее никаких признаков инфекции, наркотического опьянения или отравления они не обнаружили. Согласившись, что этот случай представляется весьма интересным, коллеги вернулись на свои рабочие места, попросив меня держать их в курсе течения болезни. На четвертый час после начала припадка лицо Уолтерс изменилось, но не так, как я ожидал. В ее глазах теперь читалось только отвращение. В какой-то момент мне почудилось, что в них мелькнул зловещий восторг, но если и так, то это сразу же прекратилось. Через четыре с половиной часа взгляд Уолтерс опять прояснился. Сердечный ритм заметно замедлился, но Уолтерс будто собралась с силами.

А потом ее ресницы начали подниматься и опускаться, медленно, будто это давалось ей нелегко. Но она осознавала, что делает.

– Она пытается нам что-то сказать, – прошептал Брейль. – Но что?

Пять взмахов ресниц… долгая пауза… один взмах… короткая пауза… пять взмахов… долгая пауза… шесть взмахов…

– Она умирает, – пробормотал Брейль.

Я опустился на колени рядом с кроватью, приложил к груди девушки стетоскоп. Ее сердце билось все медленнее… медленнее… медленнее… И остановилось.

– Она мертва, – сказал я, поднимаясь.

Мы склонились над ее кроватью, ожидая последнего спазма, конвульсии, что бы это ни было.

Но ничего подобного не случилось. На лице Уолтерс так и застыло выражение отвращения, ни звука не слетело с ее губ. Коснувшись ее руки, я почувствовал, как начался rigor mortis .

Та же загадочная смерть сразила медсестру Уолтерс, но почему-то во мне росло смутное, едва ли объяснимое подозрение, что болезни не удалось ее одолеть. Она разрушила тело Уолтерс, но не сломила ее волю!

Подавленный и разбитый, я вернулся домой с Брейлем. Трудно описать, как повлияла на меня череда событий, о которых я повествую с самого начала до конца – и дальше.

На меня будто упала тень чуждого мира, нервы были напряжены до предела, словно за мной следил кто-то невидимый, неведомый, нездешний. Бессознательное пыталось достучаться к сознанию, призывая мое Я быть настороже, всегда настороже. Странные слова для приверженца научных традиций медицины? Что ж, пусть так.

На Брейля больно было смотреть – я даже заподозрил, что его и погибшую девушку связывали не только профессиональные отношения. Но если и так, то он не стал изливать мне душу.

В четыре часа мы вернулись домой. Я настоял на том, чтобы Брейль сегодня переночевал у меня. Перед сном я позвонил в больницу, но от медсестры Роббинс не было вестей. На пару часов я забылся беспокойным сном.

Роббинс позвонила мне около девяти, чуть не плача от горя. Я попросил ее прийти ко мне в кабинет, чтобы мы с Брейлем могли поговорить с ней.

– Около трех недель назад, – рассказала она, – Гарриет принесла Днейре изумительную куклу. Девочка была в восторге. Я спросила у Гарриет, где она купила эту прелестную вещицу. Она сказала, мол, в странной лавке в центре города. «Джо, – говорила она (меня Джобина зовут), – владелица лавки такая странная. Я ее даже немного испугалась, Джо». Тогда я не обратила на это внимания. Кроме того, Гарриет была не из болтушек. Вот и тогда мне показалось, что она пожалела о своих словах. Теперь я понимаю, что после того случая Гарриет начала как-то странно себя вести. То веселая была, то какая-то… задумчивая. А десять дней назад пришла с повязкой на ноге. Что? Ну да, на правой. Сказала, что пила чай с той женщиной, у которой купила куклу для Днейры. Чашка упала, и горячий чай пролился ей на щиколотку. Та женщина тут же нанесла на ожог какую-то мазь. Гарриет сказала, что после этого боль сразу прошла. «Но я, пожалуй, лучше все-таки помажу ногу каким-нибудь знакомым мне лекарством». Она сняла чулок и принялась разматывать повязку. Я же тем временем пошла на кухню. И вдруг Гарриет меня позвала. «Чудно́ как-то, – сказала. – Такой ожог был, Джо. А теперь и следа почти нет. А ведь мазь оставалась на коже всего около часа». Я посмотрела на ее ногу. На щиколотке была розовая полоса, но кожа вокруг ничуть не воспалилась. Я подумала тогда, что не такой уж и горячий был тот чай. «Но я действительно очень обожглась, Джо, – сказала она. – То есть даже кожа пузырями покрылась». Она посмотрела на бинт, потом на ногу. Мазь была голубоватой и как-то странно поблескивала. Я такого сроду не видела. Что? Нет, запаха не было. Гарриет дала мне тот бинт и сказала: «Джо, брось его в огонь». Ну, я и бросила. Помню, он еще так вспыхнул. То есть не прогорел. Вспыхнул – и исчез. Гарриет это как увидела, так аж побледнела вся. А потом опять на ногу уставилась. «Джо, я никогда не видела, чтобы ожоги так быстро заживали. Та женщина, должно быть, ведьма». «Да что ты такое говоришь, Гарриет?» – спросила я. «Да так, ничего. Знаешь, мне сейчас хочется взрезать кожу на щиколотке и ввести в рану противоядие, будто меня змея укусила». Она рассмеялась, и я подумала, что это она так, дурачится. В общем, Гарриет намазала ногу йодом и наложила антисептическую повязку. А на следующее утро разбудила меня и говорит: «Ты только посмотри, Джо! Вчера я пролила себе на ногу целую чашку кипятка. А теперь только покраснение осталось. Даже волдырей нет. Ох, Джо, хотела бы я, чтобы они были!» Вот и все, доктор Лоуэлл. Она об этом больше не заговаривала, а я и не спрашивала. Она будто и забыла о том случае. Что? Да, я у нее спросила, где та лавка и что это за женщина, да только она мне не ответила. Уж не знаю почему. И потом она все время такая веселая была, беззаботная. Счастьем так и лучилась. Ну почему она умерла? Почему? Почему?!

– Вам что-то говорят цифры 5-15-6, Роббинс? Может быть, напоминают адрес какого-нибудь знакомого Гарриет?

Женщина задумалась, потом покачала головой. Я рассказал ей о том, как Уолтерс пыталась связаться с нами.

– Она явно хотела что-то нам сообщить, передавая эти цифры. Подумайте.

И вдруг Роббинс начала что-то бормотать, загибая пальцы, а потом кивнула.

– Может, это очередность букв в алфавите? Пятая, пятнадцатая, шестая? Получается Д-Н-Е. Это первые три буквы имени Днейры.

– Безусловно, это все объясняет. Она просила нас, чтобы мы позаботились о ребенке, – предположил я.

Брейль покачал головой.

– Она и так знала, что я не брошу малышку в беде. Нет, тут что-то другое.

Вскоре после ухода Роббинс мне позвонил Рикори. Я сообщил ему о смерти Уолтерс. Это потрясло и его тоже.

Затем мы с грустью приступили к вскрытию. Результат был таким же, как и в случае Петерса. Причину смерти установить не удалось.