Андрей Гоголев - Заратуштра

Дорогой к порту он уже видел плоды его потуг: несколько экзальтированных крестьян, очевидно впавших в наркотический транс, усердно, но без какого-либо осознания, талдычили имена-благородства, коих новоявленный мобед понапридумывал для новоявленного бога аж о семи десятках[18]; потом они сняли свои кусти – пояса, составленные из многих нитей и трёхкратно опоясывавшие их длинные рубахи, – и, взяв их за концы, начали исступлённо стегать ими землю, причитая: «уйди, Ахриман, уйди, собака, уйди, собака, уйди, собака, уйди, собака…», выпадением в беспамятство заканчивая свою «молитву».

Без сожаления оставив не одну свою шкуру лицемерия содранной на спицах отбора магов для занятия должности мобеда и наконец став Главным магом, Неопознанный Совестью подло распустил слух, что он приходится единоутробным братом Заратуштры и продолжателем истинного его учения, а также преемником учения не его только. Он сконструировал себе новое имя, взяв за основу Имя Того, кто только начинал свой Путь Спасения на закате солнца, став называть себя Иса-Два-стар, видимо, этим «Два» желая показать, что Второй – это он, продолжатель дела Исы, а окончанием «стар» он убеждал всех услышать свою «родственность» с Заратуштрой, – с Золотой Звездой. Исадвастар был настолько жаден до власти, что хотел «убить» сразу не одного, не двух, но сразу трёх «зайцев»… [19]

Провоцировавшиеся им приступы болезни человеческой психики Неопознанный Совестью стал называть главной молитвой своего учения, литургией. В ней крестьяне находили миг забвения – ибо только в этой психоделической молитве можно было хотя бы часть горестного настоящего быстро отодвинуть в прошлое. Собственно, на это и была направлена кипучая энергия Исадвастара, меж делом вразумлявшего паству: «Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!», «теперь ты должен молиться новому, самому справедливому среди богов – Хаоме!», «Ахура-Мазда уже умер! Родился новый бог-предводитель – Митра!», «Коллегий богов и вождей больше нет! Пришли Единый бог и единый царь!» Эти призывы он называл священными; перед ними требовалось преклонять колена и головы, к ним подходили разувшись.

Но не стало ли на свете больше разбойников и убийц, как не тогда, когда эти слова особенно настойчиво повторялись? Говоря «ты не должен грабить», будущий изгой подразумевал совсем отличное от им изрекавшегося: «ты не должен грабить награбленного властителем!» – вот был истинный смысл фразы; грабить же иные народы ради корысти (и его личной корысти!) при этом не возбранялось; слова «ты не должен убивать» представляли собою лишь запрет на крайние степени насилия над тусовками воцарившихся у власти бандитов и вымогателей, но которые сами не стеснялись топить в крови любое инакомыслие, назвав с молчаливого одобрения смотрящих оное ересью, за отстаивание которой предполагалась только смерть. Вся эта свора дружно уселась на шею крестьянам. Иных же, тех, что поклонялись другим богам, теперь убивать было не можно, но нужно, так как новым кумиром божественного статуса всем предписывалось есть и насыщаться, есть, есть и опять бесконечно насыщаться плодами труда иных народов, вплоть до рвоты, отбросив все угрызения совести.

Наступала Эпоха Моли, – период царства отвратительного создания, объедающего память предков, причём всегда, когда она долго бывает невостребована; и особенно на Моль нападает жор в эпоху, когда прекрасное любого вида становится достоянием немногих, то есть в периоды царства демократии для демагогов[20], тогда, когда красота не способна стать спасительницей мира.

Однако заряд былой мудрости народа и заложенных Заратуштрой зёрен родовой гордости пророс-таки отвращением к чаше позора своего Я, позора и унижения народного самосознания, обнажив обязательства людей перед памятью предков и истоками Добра. Нельзя быть беременным чужим ребёнком, бессмысленно навязывать народу чуждые ему формулу веры и моральные устои; и люди восстали.

Дворец царя Виштаспы, в котором успел обосноваться и Исадвастар, был снесён в пыль, толпы озверевших от запаха крови людей громили и жгли всё, что хоть каким-либо образом могло напомнить им гнёт ненавистных. Так сгорели почти все книги, – записанные царским писцом слова Заратуштры. Исадвастар со своим престарелым отцом и многочисленным семейством поспешно бежал и, пинаемый всеми, спрятался наконец в городе у слияния двух рек, у ворот Третьего моря, в царстве Аккады.

Страна пещеры зверей Заратуштры застыла от вида содеянного, обмякла, готовясь к новым испытаниям, как будто зная, что уже очень скоро, никем не останавливаемые, войдут на её земли воины последователей Третьего, неся на своих знамёнах полумесяц для его свадьбы со звёздами Спитамы[21].

Исадвастар не отчаялся. В городе, так ему напоминавшем город Пёстрой коровы, слава Заратуштры продолжала не давать ему покоя, и он, будучи таким же пришлым для этого народа, как и Спитама для горцев, поначалу решил сделать то же, что и Заратуштра: собрать воедино всё известное народам Двух рек, смазать противоречия между верованиями кланов принесёнными им остатками учения огнепоклонников и стать тем, кем он считался только недавно.

Но горький опыт подсказывал: ошибки Заратуштры повторять не стоит.

Люди непременно должны быть друг другу комплиментарны не по основам близости ума, но по основам духа, по основам рождения в общем окружении предков, то есть по основам разума, ибо ум есть лишь способность понимать и соображать жизненное, ум легко захватывается соблазнами, но задача разума, как высшей формы ума, состоит в способности различения истинного отложного, и, наконец, в принятии решения что не следует делать, а что делать надлежит непременно – в укрепление Добра; разум – сущность человеческой души.

На уровне интуиции это отлично понимали друзья Заратуштры, стараниями которых была запущена для передачи всем и вся история о трагическом исчезновении в младенчестве единственного сына Дугдав и Парушаспы, муках одиночества и смерти стариков от горя и возвращении затем Спитамы из дальних странствий. Это было наивно. Да, обмануть сознание людей – реальная задача для выполнения на коротком временном отрезке, но попытка обмана духа нации бессмысленна; рано или поздно дух одёрнет сознание, снимет с него поволоку наносной шелухи и заставит пройти обряд омовения историей своего народа! Заратуштра был рождён вне горских земель, и поэтому не мог быть комплиментарен местным населенцам. Следовательно, никакое его учение не могло полностью улечься ни в сознании народа, ни в сознании даже очень способных и преданных ему учеников; всякий взгляд толпы, который всегда настроен в своём первом шаге на отбор «свой-чужой», не мог ошибиться. Ещё и поэтому так жестоко и нещадно был осмеян Заратуштра на базарной площади города Пёстрой коровы.