Мария Корелли - Зиска. Загадка злобной души

Дензил Мюррей вспыхнул от неловкости.

– Джервес ни во что не верит, кроме Искусства, – сказал он, будто несколько извиняя своего друга: – Искусство – единственная цель его существования; я не думаю, что у него вообще бывает время задумываться о чём-либо ещё.

– А о чём же ещё должен я задумываться, mon ami 7 7 Друг мой. ? – воскликнул Джервес весело. – О жизни? Она для меня Искусство; и под Искусством я понимаю совершенство и преображение Природы.

– Ох, если вы так считаете, то вы романтик, – многозначительно заявил доктор Дин. – Природа не совершенствуется и не преображается сама собой – она просто Природа и не более того. Неконтролируемое Духом – это что угодно, но только не идеал.

– Именно, – быстро ответил Джервес с некоторой теплотой, – но мой дух её совершенствует, моё воображение видит дальше неё, моя душа схватывает её.

– Ох, так у вас есть душа? – вскричал доктор Дин, вновь начиная смеяться. – А как же вы её обнаружили?

Джервес посмотрел на него с неожиданным удивлением.

– Каждый человек имеет внутреннюю сущность от природы, – сказал он. – Мы называем её «душой», выражаясь фигурально, на самом деле это просто нрав.

– О, это просто нрав? В таком случае, вы же не думаете, что он скорее всего вас переживёт, что эта душа примет новую форму и продолжит своё существование, путь бессмертия, когда ваше тело окажется в значительно худшем состоянии (потому что в меньшей степени сохранится), чем египетская мумия?

– Конечно нет! – и Джервес отбросил прочь свою истлевшую сигарету. – Бессмертие души – вовсе не подтверждённая гипотеза. Она всегда была смехотворной. У нас достаточно поводов для беспокойства в этой настоящей жизни, так зачем же человек вечно стремится изобрести что-то большее, чем сам способен объяснить? А это было самым глупым варварским суеверием.

Звуки весёлой музыки витали теперь вокруг них, доносясь из бальной залы, – струны изящного, радостного, наполовину призывного, наполовину молящего вальса ритмично распространялись в эфире, как размеренные взмахи крыльев; и Дензил Мюррей, впадая в беспокойство, шагал из стороны в сторону, ощупывая взглядом каждую фигуру, которая появлялась и исчезала в холле. Но интерес доктора Дина к Арману Джервесу оставался ярким и неустанным; и, подойдя к нему, он приложил два тонких пальца к белым складкам платья бедуинов как раз в том месте, где у человека скрывается сердце.

– Глупое варварское суеверие! – повторил он медленно и задумчиво. – Вы не верите в возможность того, что вот здесь есть жизнь – или несколько жизней – после нынешней смерти, через которую мы все должны неминуемо пройти рано или поздно?

– Нисколько! Я оставляю подобные идеи невежам и неучам. Я был бы недостоин прогрессивных знаний своего времени, если бы верил в такие отъявленные глупости.

– Смертью, вы считаете, кончается всё? Нет ничего за ней – никаких тайн?.. – И глаза доктора Дина загорелись, когда он протянул вперёд одну тонкую худую руку и указал в пустоту при словах «за ней», – действие, которое придало им необычный смысл и на несколько мгновений странное выражение даже легкомысленному лицу Джервеса. Но он просто посмеялся над этим.

– Ничего за ней? Конечно же, нет! Мой дорогой сер, зачем задавать такие вопросы? Ничто не может быть проще и понятнее, чем тот факт, что смертью, как вы говорите, кончается всё.

Смех женщины, тихий и восхитительно музыкальный, задрожал в воздухе при этих словах – приятный смех, похожий на редкую песню, поскольку женщины как правило смеются громко и звук их веселья отсылает скорее к природе гусиного гоготанья, чем к иным типам естественных мелодий. Но этот смех – серьёзный, мягкий и серебристый – был подобен нежной приглушённой каденции, сыгранной на волшебной флейте вдалеке, и выражал не что иное, как прелесть; и при его звуках Джервес сильно вздрогнул и резко обернулся к своему другу Мюррею со взглядом удивления и замешательства.

– Кто это? – спросил он. – Я уже слышал этот прелестный смех раньше – он должен принадлежать кому-то, кого я знаю.

Но Дензил едва ли слышал его. Бледный, с глазами, исполненными тоски и страсти, он смотрел на медленно приближавшуюся группу людей в карнавальных нарядах, которые все нетерпеливо толпились вокруг одной центральной фигуры, – фигуры женщины, одетой в сверкающие золотые ткани и с вуалью до самых глаз в стиле древнеегипетской моды, с драгоценностями, сверкавшими вокруг талии, и с цветами в волосах, – женщины, которая двигалась скользя, будто она скорее парила, чем шла, и чья красота, наполовину сокрытая атрибутами выбранного ею костюма, была такой необычайной и прекрасной, что, казалось, творила вокруг себя атмосферу недоумения и восхищения, когда она шла. Ей предшествовал маленький мальчик-нубиец в костюме живого алого цвета, кто, смиренно пятясь задом, неспешно обмахивал её высоким веером из павлиньих перьев, созданным по подобию причудливых образцов Древнего Египта. Сияние, исходившее от павлиньих перьев, свет её золотых одежд, её драгоценности и удивительный чёрный блеск её глаз – всё вспыхнуло на мгновение, как внезапная молния перед Джервесом; что-то – он сам не знал что – вскружило голову и ослепило его; едва сознавая что делал, он порывисто выпрыгнул вперёд, когда сразу же ощутил прикосновение маленькой руки доктора Дина к своему плечу и кротко замер в смущении.

– Простите меня! – сказал маленький гений, чуть надменно приподнимая брови. – Но… вы знакомы с принцессой Зиска?

Джервес уставился на него, всё ещё поражённый и смущённый.

– С кем, вы сказали?.. С принцессой Зиска? Нет, я её не знаю… хотя, погодите! Да, думаю, я её видел… где-то в Париже, быть может. Вы меня не представите?

– Я предоставлю эту честь мистеру Дензилу Мюррею! – сказал доктор, складывая руки за спиной. – Он лучше с ней знаком.

И, улыбнувшись своей узкой, мрачной, циничной улыбкой, он поплотнее надвинул свою студенческую кепку на голову и отошёл в сторону, направившись в бальную залу. Джервес стоял в нерешительности, вперив взгляд в ту удивительную золотую фигуру, что плыла перед его глазами, как воздушное видение. Дензил Мюррей вышел вперёд, навстречу принцессе, и теперь говорил с ней: красивое лицо его излучало восторг, которого он и не пытался скрыть. Спустя немного времени Джервес сделал пару шагов в их направлении и уловил отрывок разговора.

– Вы просто верх совершенства египетской принцессы, – говорил Мюррей. – Ваш костюм великолепен.

Она засмеялась. Опять этот сладостный, неповторимы смех! Джервес затрепетал от его вибраций, он отдавался в его ушах и поражал разум странно знакомым эхом.

– Не правда ли, – отвечала она, – я «исторически достоверна», как ваш друг доктор Дин сказал бы? Мои украшения подлинные – все они происходят из одной гробницы.