Анна Самойлова - Ноктюрн для ночного города. рассказы

– Ещё раз спрашиваю. Ты уверена? Приворожить-то приворожу, а вдруг разлюбишь?

– Не разлюблю, – шепчет Маруся, и из её глаз начинают капать крупные слёзы.

– До слёз, значит, любишь, – скорее утверждает, чем спрашивает Аглая.

– Я Сашу больше жизни люблю! Я всё для него готова сделать! Только бы он был со мной, – Маруся распрямляет плечи. В её глазах светится отчаянная решимость.

– Ну, всё так всё! – пожимает плечами ведьма. – Моё дело маленькое. На-ко вот, выпей, – и Аглая протягивает Марусе миску с процеженным варевом. – Да не бойся, это просто успокоительное.

Маруся принимает миску и одним духом выпивает содержимое. И лишь потом немного морщится:

– Горько…

– А ты как хотела? – улыбается Аглая. – Ну что, приступим?

Аглая забирает у Маруси пустую миску, кладёт в неё волосы и пуговицу, подсовывает миску под руку девушки и накрывает её рукой.

– Подержи-ка так.

И вдруг замирает. Перед взором Аглаи проносятся одна за другой картины. Вот Маруся с русоволосым красавцем идут по улице. Они держатся за руки и улыбаются друг другу. Парень наклоняется к Марусе словно сказать что-то и как бы невзначай целует её в щёчку. Маруся смотрит на него удивлённо и счастливо смеётся. А он целует её теперь в губы. Небо голубое, солнце светит и птицы поют…

Вот Маруся и её красавец в компании друзей в кафе. Столы сдвинуты, на столах коктейли, тоники в банках, пиво в высоких стаканах… Маруся сидит у своего парня на коленях. Он протягивает ей бокал с коктейлем, настаивает, чтобы она выпила. Гремит музыка. Все смеются.

Маруся и красавец страстно целуются в лифте. Его руки свободно гуляют по её телу, пытаются расстегнуть ей джинсы. Слышится слабое: «нет», но парень настойчив. Нажата кнопка «Стоп».

Светло-голубой кафель ванной комнаты. Маруся нервничает, смотрит на часы. Потом берёт со стиральной машинки тест. Её руки дрожат. Она одновременно плачет и смеётся.

Снова кафе. Гремит музыка. Столы сдвинуты. Все смеются. Маруся прильнула к плечу красавчика, а он с хмурым видом пьёт тоник банку за банкой… Маруся что-то говорит ему. Он грубо отвечает. Маруся плачет. Он с неохотой гладит её.

ЗАГС. Маруся с большим животом в белом платье и фате, с маленьким букетиком в руках. Рядом красавчик. Он пьян и еле стоит на ногах. Играет вальс Мендельсона. Из гостей только родители.

В кроватке орёт младенец, а Маруся и пьяный красавец орут друг на друга. Внезапно он с размаху бьёт Марусю по лицу. Она что-то кричит, швыряет ему в лицо погремушку. Он уходит, хлопая дверью. Маруся обессиленно опускается на пол. Ребёнок закатывается в крике. Маруся подползает к кроватке, берёт младенца, прижимает к себе, успокаивая. По её щекам текут слёзы. Дверь открывается, и красавец возвращается в комнату не в силах уйти.

Ребёнок спит в кроватке. Маруся стоит за гладильной доской, гладит ползунки. У неё под глазами тёмные круги. Она осунулась. Красавец с трудом стоит на ногах. Его глаза мутны. Он подходит к телевизору и включает его – громкость на всю катушку. Ребёнок просыпается и начинает плакать. Красавец орёт на ребёнка. Маруся роняет на пол утюг и кидается с кулаками на красавца. Он размахивается и бьёт её в челюсть. Маруся падает шеей на утюг и умирает…

…Аглая слышит голос Маруси и словно выныривает издалека, смотрит на девушку, а та говорит горячо:

– Я так сильно Сашу люблю! Я за один день с ним что угодно готова сделать! Он такой замечательный! Умный, красивый! Вы себе не представляете! Он такой… такой…

– Какой? – сухо спрашивает Аглая.

– Он самый лучший! – не задумываясь отвечает Маруся.

Аглая задумчиво смотрит на девушку.

– Вы ведь мне поможете? – с надеждой глядя на ведьму, спрашивает Маруся, – Он меня полюбит? Мы будем вместе? Мне сказали, что вы очень сильная ведьма…

– Сильная, – соглашается Аглая. – Помогу. Кто я такая, чтобы мешать твоему счастью?

Ночь догорала, как свеча. Пушистый снег падал крупными хлопьями. В заштатном городишке Н-ске на кухне в гордом одиночестве сидела хрупкая девушка-тинейджер – сама невинность. Её мраморно-белая кожа была холодна, как лёд. Девушка качалась на задних ножках стула и прятала руки в рукава толстовки. Юной душе так хотелось тепла и любви! Она мечтала о Серёже из параллельного класса.

На столе лежали учебники и тетради, но они были небрежно сдвинуты на угол. Бездонные глаза взирали на чистую страницу общей тетрадки, а длинные тонкие пальцы сжимали обыкновенную авторучку.

Девушке нужно было учить уроки – учителя в конце полугодия просто озверели: тест за тестом, контрольная за контрольной. Каждый день задавали столько всего, что времени гулять совсем не оставалось. И попробуй не сделать! Останешься после уроков и будешь зубрить до опупения. Она забыла уже, когда в последний раз нормально гуляла с друзьями!..

Серёжа никогда не оставался после уроков. Он был отличником, занимался боксом и музыкой. То мама, то папа возили его на тренировки или на репетиции. Не то, что её родители…

Учиться девушке было нужно – выпускной класс, как-никак! Ещё чуть-чуть, и она будет свободна! Уедет куда-нибудь далеко-далеко и начнёт взрослую, самостоятельную жизнь, подальше от… Только нужно решить вот эти задачки и написать вот этот реферат.

Но девушка, вместо этого, сочиняла стихи. Морщила носик, смотрела в потолок, потом на луну в окошке. Записывала что-то, зачёркивала, снова записывала. Дело в том, что её постоянно сбивали с ритма доносящиеся из родительской спальни звуки.

Изящные строчки ложились на листок:

«Ещё! Ещё!», – неслось из родительской спальни. И девушка перечёркивала написанное, словно резала строчки и слова. Потом писала снова:

«А! А! А-а-а-а!», – раздавалось за стенкой. И снова девушка остервенело резала авторучкой слова и строки.

Наконец в спальне затихли.

Девушка с облегчением вздохнула и улыбнулась своим мыслям. Теперь беспрепятственно можно отдаться поэзии! Серёжа… Авторучка вдохновенно прикоснулась к листу, но тут в кухню вошли родители – усталые и довольные.

Мама девушки – роковая женщина, длинноногая блондинка с лебединой шеей, высоко вздымающейся грудью и осиной талией была по-кошачьи грациозна.

Непокорные вихры отчима уже тронула серебристая седина. Хитрый прищур глаз, отрешённый взгляд из под мохнатых бровей, волевой подбородок говорил о непростом характере.

Новый папа сел за стол напротив приёмной дочери, закурил и, пристально глядя в вырез её толстовки, спросил: