Марина Аницкая - Книга теней. Стихи

– чем ты заплатишь за пониманье
сути глубинных подземных рек?
– я знаю плату, она – молчанье,
биенье сердца, дрожанье век.
– чем ты заплатишь за карту хода
у темных, тайных, тугих корней?
– как все, кто ищет путей восхода —
собой и самою душой своей,
которая плавится, мнется, пляшет
в руках искусника-гончара,
чтоб сделаться кубком, сосудом, чашей,
но – не пора. еще не пора.

– чем ты заплатишь за превращенье,
идущий долгим путем руды?
– я знаю плату – и слух, и зренье,
и тьма, глотающая следы.
– что ты заплачешь, войдя в горнило,
о ты, избравший путем металл?
– о, только мне хватило бы силы,
я знал – так будет… но нет, не знал.
– вот ты, простертый на наковальню,
вот тяжкий молот занес кузнец,
ты станешь звонкой и светлой сталью,
но – не конец. еще не конец.

о выбравший путь и пути вобравший,
когда наконец-то придет твой час,
о, вспомни песню клинка и чаши,
о вспомни, вспомни о всех из нас!
о камне, легшем тебе под ноги,
о туче, облившей тебя дождем —
о, вспомни о нас у конца дороги,
о вспомни, вспомни, мы подождем!
мы ли не верно тебе служили,
любой и каждый, из века в век,
убивали тебя и давали силы,
о слабый, о глупый, о человек!
о дерзкий, о хрупкий, о ненадежный,
о ставший мерою всех вещей!
вспомни о нас о всех, коль сможешь —
и мы воскреснем в руке твоей.

что ты принесешь в раскрытых ладонях,
когда придет твоя очередь подходить к порогу?
будет ли твое сердце легче белого пера,
когда собакоголовый страж положит его на весы?
что ты скажешь в свое оправдание,
когда придет твоя очередь
проходить по мосту толщиной в волос?

вот, я растратил свою жизнь на музыку,
неслышимую никому, кроме ветра,
ветра, шуршащего камышами
у реки тысячи берегов,
впадающей в млечный путь.
впрочем, может быть, эта река мне приснилась,
так что нет свидетеля моим песням.
вот, мой огонь горел не ярче лучины,
не дальше трех шагов,
не ярче светляка в траве,
гаснущего с рассветом,
пропавшего под ногами,
так что нет свидетеля моему огню
и нет свидетеля моему свету.
вот, я стою перед судом,
и нет мне оправдания, кроме —

ни у одной из семи душ моих
не было сердца, чтобы любить им девушку,
или землю,
или город и горожан,
или любое ремесло, что делает человека сильным.
семь душ моих,
полые, словно флейта,
умели любить только музыку,
но я, рожденный немым, не мог передать ее,
так что и в этом
не было от меня пользы
ни земле,
ни девушкам,
ни городу и горожанам,
ни богам и богиням египта.

нет у меня оправдания, кроме —
я был счастлив, когда я ее слушал,
я был счастлив, когда я ее слышал,
так что возьмите семь душ моих,
схороните их в камышах у небесной реки,
там, где три потока, в один сливаясь, сияют,
сделайте из них флейту,
чтобы мне звучать среди камышей посреди пустыни,
чтобы, если родится на свет еще такой же,
безразличный к девушкам,
землям,
богатству,
городам и ремеслам,
чтобы я пел ему, пел ему денно и нощно,
ибо и тот, кто земной любви не умеет,
в том не виновен
и тоже имеет право на счастье.

сделай из своей души колодец
продолби толщу темного камня,
проруби скважину,
уходящую туда, где не бывает солнца,
к темным корням земли,
вздувшимся, как жилы на руках атланта
сядь
в тишине, в одиночестве, в пустоте
ждать, пока придет вода,
пока колодец наполнится
слушай,
как поют горькие травы,
узкими листьями разрезая полуночный ветер,
жди,
слушай, как шуршат барханы
нет никого,
только ты, только ночь и колодец
жди,
если ждать достаточно долго,
он наполнится горькой водой,
ледяной, схватывающей скулы,
перебивающей дыхание,
ледяной водой, отражающей звездную реку
никто не придет выпить этой воды,
как никто не ищет дороги по этим звездам,
ибо тому, кто их видит,
путь уже указан,
и сам он – путь и дорога
но все же
преврати свою душу в колодец,
колодец с водой посреди пустыни,
ибо каждая судьба самоценна,
и разве есть участи лучше,
чем быть водой и колодцем?

геката тривия,
дева, мать и старуха,
выходит ночью на перекресток
для встречи себя с собой

старшая из нее,
в платье из черной шерсти,
как появилась на свет старухой, так ей и осталась,
держит в руке серп,
редко выходит из бездны,
плохо отличает одно столетие от другого —
ничего не изменилось со времен рима,
да и с чего ему поменяться

средняя из гекат
поит бензином своих детей,
пахнущих раскаленным металлом,
стрижется коротко, носит кожанку,
принимает в дар
дешевые сигареты и сладкую кока-колу,
поддерживает тяжелое чрево,
гадает, кем выйдет ее будущее дитя,
чей отец смертный
сколько их таких
бродило по человечьим дорогам —
век людской короток,
сколько их кануло в воды стикса,
сколько еще канет!

младшая из гекат,
та, что сбегает босиком из дома,
приносит клятвы белому богу,
водит за собой испанца по имени де ла крус,
поет ему песни о долгой ночи,
ночи, исполненной звездами,
ночи, исполненной музыкой,
ночи конца света и после

геката, геката тривия
встречается сама с собой ночью на перекрестке
с серпом на поясе,
факелом в руке,
песней на губах
и сама не знает,
которая из нее смеется,
которая из нее плачет,
но пустыня вокруг отзывается медным звоном,
слезы уходят в землю,
из них прорастают маки и звездоцветы,