Яна Дубинянская - Отпуск по-дикому. (Сборник рассказов)

– Не кричите, молодой человек.

– Какой я тебе молодой человек?!! – внезапно взорвавшись, заорал Дюваль.

На улице он вскочил на угнанный мотоцикл – такие тещи уже не имели значения – и на полной скорости помчался по извилистому шоссе в сторону Скалистого пляжа.

Справа от дороги сверкало тихое, зеркально-гладкое вероньезское море. Дюваль попытался уверить себя, что там, на пляже, оно точно такое же, что эта жуткая неправдоподобная волна ушла назад, в океан. А если наоборот? И он все сильнее жал на газ, выжимая из мотора уже немыслимые километры. А потом море полностью скрылось за скалами, Неприступными скалами, у которых даже не было другого названия и которые простирались до самого пляжа.

Волна была на месте. Она по-прежнему высилась над пляжем чуть наклонной зыбкой стеной, но в ней почему-то уже не чувствовалось угрозы, она казалась какой-то обыкновенной и даже будничной.

Дюваль затормозил и вдруг понял, в чем дело.

Под этой стеной, этой махиной воды, бросающей вызов законам природы, мирно расположилось, симметрично рассевшись вокруг клетчатой подстилки, семейство Валуа. Они обедали! Обедали как ни в чем не бывало.

«Не решились бросить свою палатку», – зло подумал Дюваль. Он спрыгнул с мотоцикла и направился к пляжу.

И напоролся на стену. Невидимую, неосязаемую – и все же неприступную стену. Сначала Дюваль не поверил в ее реальность. Потом он неистово бил в нее кулаками и ногами, которые тонули в пустоте, ломился плечом… А Валуа поглощали вареную курицу, не глядя в его сторону. Мортаня нигде не было видно.

– Мишель! – позвал Дюваль. – Мишель!!!

Но он не показывался.

Тогда Дюваль вешил потревожить это сытое, безучастное, в этот миг ненавистное ему семейство – но ведь их фамилия была вовсе не Валуа, и с какой стати стали бы они поворачивать голову на чужую Фамилию?

Но имя девушки он знал.

– Кристин!

Пышная блондинка тяжело поднялась и направилась в его сторону. Она шла, плавно покачивая бедрами – но шла не так, как идут на зов, нет, она просто прогуливалась. Она дошла до конца пляжа и ступила кончиком бело-розовой ноги на асфальт нагретого солнцем шоссе.

Между ними было каких-нибудь полтора шага..

– Кристин!

Дюваль шагнул вперед. Но она не видела и не слышала его. В ее круглых серо-голубых глазах он не видел своего отражения. Зато в них

отражаюсь отчаянье и страх, и от этого ее лицо казалось наивно-детским и трогательным. Она выставила вперед растопыренные ладони, словно пытаясь защититься от чего-то или что-то оттолкнуть.

И Дюваль, сам не зная зачем, приложил свою руку к ее, как это делают дети. Рука Кристины была большая – только чуть-чуть меньше, чем у него – и, наверное, мягкая и теплая, но этого Дюваль не почувствовал.

Кристин резко повернулась и побежала к палатке. Дюваль услышал за спиной шум подъезжающих машин. Обернувшись, он увидел, как с нескольких огромных самосвалов выгружают кюветы с раствором и плиты ракушечника.

– Зачем это? – прокричал он водителю, перебивая шум и грохот.

– Будем ставить стену. Раз туда нельзя попасть. нечего, чтобы такие, как ты, ходули и глазели.

– Как нельзя попасть?

– А никак. Ни с дороги, ни с моря, ни с воздуха.

– А со стороны скал?

– Так они же неприступные.

А тем временем рядом палаткой Валуа откуда-то появился Мортань, и Дюваль вздохнул с облегчением, увидев его. Визжащие буры уже вспарывали асфальт, и Дюваль сел на мотоцикл. По крайней мере, теперь он знал, что делать.

Теплое спокойствие Вероньеза. завораживало. Неизъяснимого очарования была исполнена сама его камерность – стоя на набережной, достаточно было повернуть голову на право и налево, чтобы увидеть, где он кончается. Эта набережная была вся расцвечена яркими курортными красками, но даже они, кричаще-назойливые в больших приморских городах, здесь казались мягко-сгармонированными.

Дюваль шел по шахматно-пятнистой от древесной тени аллее. С одной стороны между стволами светилось море, а с другой под углом поднимался вверх поросший или засаженный деревьями зеленый склон. Вверху, за ним, тоже был Вероньез, но совсем другой, не курортно-праздничный – просто пыльный провинциальный поселок. Вся жизнь была сосредоточена здесь, внизу.

Дюваль всегда жалел людей, вынужденных круглый год жить в таких вот провинциальных курортных городишках. Сам он утверждал, что не может существовать без Парижа, хотя и чаше других видел Париж с изнанки. Но сейчас…

Медленные, тяжелые шаги Дюваля широкими следами отпечатывалась на посыпанной песком дорожке. Теплый ветер слегка шевелил его волосы и уносил в маре все звуки спокойного веселья набережной. «Я сюда никогда не вернусь…»

Он знал, что не вернется ни в Ниццу, сверкавшую в нескольких километрах, ни в Париж, ни в весь населенны людьми мир. Но сейчас этот мир сосредоточился в маленьком карманном городке Вероньезе, и не жалко было отдать полцарства и полжизни, чтобы только остаться здесь навсегда.

Поддаваться таким мыслям было недостойно полицейского, мужчины, человека. Дюваль ускорил шаги и решительно вышел на главную улицу.

В городках, подобных Вероньезу, можно было купить вое, что угодно – дешевле, чем в Ницце, хотя и намного дороже, чем в Париже и других больших городах, Дюваль приобрел полное альпинистское снаряжение и большой брезентовый рюкзак. В соседнем, продуктовом магазине он доверху набил его сухими продуктами и консервами.

После покупки тысячи мелочей, необходимых, как он знал из краткого курса в академии, отшельнику, в бумажнике Дюваля осталось несколько монет. Он съел мороженое в летнем кафе – медленно, смакуя каждую ложечку. А потом, подбрасывая в ладони последние десять су, медленно пошел по набережной, в ту сторону, где чернели на горизонте Неприступные скалы.

Проходя мимо лотка сувениров, он остановился и истратил последнюю монетку на керамический медальон с изображением моря, скал и притулившегося к ним Вероньеза. Пусть эта девушка, Кристин, получит последнюю весточку из мила людей.

…Когда над ухом что-то свистнуло на неуловимо-высокой ноте, у Дюваля не успело мелькнуть ни одной мысли, ни одного зрительного или звукового впечатления. Только мигом позже, молниеносно метнувшись в аллею и дальше, под прикрытие деревьев склона, он услышал слишком тихие для пронзительных вскрики толпы и увидел вибрирующий ствол искусственной пальмы фотографа, надвое расщепленный пулей.

«Полицейский всегда имеет при себе револьвер.» Такое было только в кино, и единственным – исключением в жизни являлся Дюваль. Черный браунинг до сих пор оставался с ним – и только потому, что Дюваль начисто забыл о нем.

Волоча за собой в левой руке рюкзак и снаряжение, правой он осторожно достал пистолет из заднего кармана легких шортов и бесшумно взвел курок.