Джонатан Страуд - Крадущаяся тень

– Сплю? Я? Я мертвый, если ты забыла.

– Или возвратившийся с Другой Стороны, или как там еще.

– Нет, я ниоткуда не возвратился, сижу по-прежнему в своей банке, в которую попал не по своему желанию. Спать? Нет, я не сплю. Я никогда не сплю. И это лишь одна из многих вещей, которые мне недоступны. Я, например, не могу ковырять в носу, не могу вздыхать, как лошадь, когда о чем-то мечтаю, не могу громко портить воздух, когда прыгаю во время зарядки. Этот список можно продолжать еще очень долго, Люси.

– Я тоже ничего этого не делаю, – нахмурилась я.

– Она мне будет рассказывать! Словно мы не живем с тобой в одной комнате. Очень тесной к тому же.

– Сколько раз тебе повторять, что мы с тобой не живем вместе! – проворчала я. – Тоже мне, квартирант нашелся! Между прочим, я всегда могу переселить тебя в какое-нибудь другое, более подходящее место, в пустую могилу, например. Ты давно уже на это нарываешься.

– Ну, понеслось , – проворчал череп. – Ты сегодня не в духе. Какая муха тебя укусила, хотелось бы знать. Впрочем, неважно. Мы, кажется, говорили о Печах. Так вот, мне здесь не нравится.

Мне, честно говоря, это место тоже не нравилось, но говорить об этом черепу я не стала, тем более что внизу появился, наконец, Гарольд Мейлер.

Он вышел в черных защитных очках на металлический помост перед печью номер тринадцать, держа в толстых рукавицах ящик из серебряного стекла. Задрал голову, нашел меня взглядом, поднял вверх большой палец и дал знак стоявшему возле печи технику. Взвизгнули колесики, и дверцы печи разъехались в стороны. Гарольд поставил ящик на край желоба, расстегнул крышку, и она открылась. Затем Гарольд наклонил ящик, из него вывалился какой-то темный предмет, прокатился по желобу, исчез в бушующем пламени и начал гореть, выбрасывая из себя сноп зеленых искр.

Дверцы печи с грохотом сомкнулись. Гарольд снова показал мне большой палец. Я помахала Гарольду рукой и отвернулась от окна.

– Вот и еще один дух исчез, – сказал череп. – Как все просто. Ужасно просто. Теперь тебе стало лучше, я полагаю?

Я тяжело присела на соседний стул. Мои руки и ноги налились свинцом, и я поняла, что смертельно устала.

– Нет, – ответила я. – Если честно, я вообще ничего не чувствую.

– Бесполезное занятие. Глупое и жестокое.

– Ты считаешь, что отправлять призраков туда, где их место, – бесполезное занятие? Разве это глупо? Или жестоко? – Я взглянула на жуткое лицо в банке, на выступающий под черепом обломок пожелтевшей кости, на ядовито-зеленые облачка эктоплазмы. От всего этого меня отделяет и защищает всего лишь пыльная крышка со слегка заржавевшими уже запорами. – На самом деле, я и тебя должна была бы туда отправить.

– О, нет, ты этого не сделаешь, – сказал череп. – Только не со мной. Я же твой лучший и единственный дружок. Однако жечь Источники – это действительно бесполезно. Как и ожидать того, что ты когда-нибудь внимательно слушаешь меня. Когда я впервые заговорил с тобой, я предупредил тебя. Ты помнишь, что я тогда сказал?

Я прикрыла глаза. На смотровой площадке было так тепло. Мне уже можно было уходить, но так хотелось отдохнуть еще хоть пару минут.

– То была обычная для тебя угроза. Какая-то чушь насчет смерти.

Череп презрительно хмыкнул.

– Подумать только, с кем мне приходится иметь дело? Кошмар! Полная безнадега! Мозгов меньше, чем у курицы. Нет, «Смерть в Жизни», сказал я тогда, и «Жизнь в Смерти». Сказал, и с тех пор все жду и жду хоть какой-то реакции с твоей стороны. Жду, затаив дыхание, – он пару секунд помолчал, подумал, и добавил: – Затаив дыхание, которого у меня нет.

– Я не откликнулась тогда на твои слова потому, что они лишены смысла, – лениво пробормотала я. – И теперь они мне кажутся такой же чушью.

Я скрестила руки на груди, потянулась, откинувшись на спинку стула…

– Люси?

Только сейчас я заметила, что рядом со мной кто-то стоит. Неужели задремала в тепле? Я выпрямилась, заморгала глазами. Это был Гарольд Мейлер в своем оранжевом комбинезоне, усыпанном черной пылью, от которой пахло костром. Он улыбался, потирая свои большие нескладные ладони.

– Вздремнула? Ну и хорошо. Все закончено, пора идти домой.

– Да, конечно. Я не спала, просто отдыхала.

Но я же не слышала, как он подошел, значит, все-таки провалилась ненадолго в сон, наверное.

Я поднялась на ноги, потянулась за своим рюкзаком и обнаружила, что его верхний клапан приоткрыт. Большая часть банки была не видна, однако один ее край предательски высовывался наружу. Призрак в банке скрылся из вида, однако зеленоватое свечение осталось. Я туго затянула горловину рюкзака, накрыла клапаном. Посмотрев после этого на Гарольда Мейлера, я увидела, что он как-то странно улыбается мне.

– Любопытное приспособление ты с собой таскаешь, Люси, – сказал он. – Очень громоздкое на вид.

– Ах, это, – равнодушно пожала я плечами. – Да, испытываю заодно новую лампу. Изобретение Ротвелловского института. Так себе лампа, между прочим. И слишком громоздкая, как ты совершенно правильно заметил… Ну, ладно. Так ты говоришь, все закончено?

– Все закончено. Если ты готова, я провожу тебя к выходу.

На часах было уже восемь тридцать утра, когда я, наконец, добралась до крохотной квартирки, в которой (что бы ни болтал на этот счет череп) жила совершенно одна. Это была так называемая «гостинка» на четвертом этаже многоквартирного дома, которую я снимала в Тутинге, неподалеку от металлургических заводов Бэлхем на юге Лондона. Комната моя была квадратной и не очень большой. Собственно говоря, в ней хватало места только для находящейся в вечном беспорядке кровати под окном, раковины рядом с ней и шкафа для всех моих пожитков. У противоположной стены ковер, которым была застелена комната, неожиданно сменялся полосой желтоватого линолеума. Это был закуток, который горделиво назывался кухней.

Что находилось в этом закутке? Видавшая виды газовая плита на две конфорки, крохотный холодильник, откидной столик и притиснутый к углу стул. Вот и все «удобства». В туалет и душ нужно было ходить в противоположный конец коридора, они были общими.

Что и говорить, не самым уютным в мире местечком была моя «квартира». Стены комнаты не красили уже бог знает сколько лет, а в кухонном закутке при готовке постоянно появлялся запах тушеных бобов, причем независимо от того, что пыталась приготовить я сама. Край линолеума загнулся вверх, и я постоянно об него спотыкалась. Много переживший на своем веку матрас на моей кровати тоже оставлял желать лучшего. Но зато комната была теплой, сухой и достаточно просторной, чтобы разместить между дверью и кроватью все мое рабочее оборудование, включая банку с черепом. Честно говоря, на внешний вид моей комнаты мне было глубоко наплевать, потому что, придя домой, я почти все время спала. Во всяком случае, я жила здесь, как уже было сказано, четыре месяца, и пока что меня все устраивало. Или почти все.