Иоланта Ламарр - Шарнирные куклы. Мир под стеклом. Исторический детектив

Раздавшийся прямо над головой раскат грома заставил дворецкого судорожно дёрнуться и нехило приложиться и так разболевшейся от многочисленных переживаний головой о дверцу кареты, которую, к слову, мотало из стороны в сторону, как ветхую рыбацкую посудинку в шторм. Мужчина, болезненно поморщившись и потерев ноющий затылок, пересел поближе к выходу, чтобы крепче держаться за ручку на поворотах. Езда этого кучера, совсем недавно принятого к графу на работу, никогда не нравилась господину дворецкому, однако в данный момент он был готов вытерпеть ради «благого дела» даже подобную пытку. К тому же у него просто не было выбора: «лихач», как ехидно окрестил его про себя мужчина, был первым, кто попался в конюшне ему на глаза. Да и всё-таки, стоит признать, этот молодой слуга повёл себя вполне профессионально: не задал ни единого вопроса, подготовил экипаж, запряг лошадей, да и сейчас как гонит, не обращая ни малейшего внимания на надвигающуюся грозу.

Внезапно, точно по какому-то давно забытому волшебству, всё стихло: прекратились завывания ветра и раскаты грома, не слышалось больше ни топанья лошадей, ни их надрывного ржания, ни ударов кнута, ни даже выкриков резвого кучера. Карета замерла – как вкопанная. Впрочем, последнее дворецкий понял далеко не сразу: сначала он и вовсе наивно порадовался тому, что буря, кажущаяся несколько мгновений назад неминуемой, неожиданно отступила. Потом мужчина, сам не зная, почему его пальцы вдруг задрожали, медленно отодвинул занавеску и выглянул в окно. Яркая вспышка молнии осветила засеянное поздней пшеницей поле, неподалёку за которым виднелись тёмные и несколько устрашающие силуэты высоких деревьев. Лес этот местные жители уже не одно столетие называли проклятым и по возможности всегда старались обходить стороной. Те же немногие здесь, кто относился к народным предрассудкам со скептическим недоверием и рисковал срезать путь в этом месте, почти никогда оттуда не возвращались. Причина, по которой в Мёртвом лесу пропадали люди, была никому неизвестна, но предположений, разумеется, было немало. Одни убеждённо говорили, что в глухой чаще обитают кровожадные привидения или нечто в том же духе, потустороннее и опасное, другие – что в исчезновениях виноваты голодные хищные звери. Впрочем, смельчаков, желающих докопаться до истины, как ни странно, не находилось.

В оглушающей тишине, от которой непроизвольно начинало звенеть в ушах, послышались осторожные, выверенные шаги, затем кто-то поскрёбся чем-то острым (лезвием ножа? когтями?) об обшивку кареты. Только тогда мужчина с возрастающим ужасом понял, что экипаж давно остановился, а кучер с лошадьми, скорее всего, уже мертвы – а иначе, почему же они всё это время ничем не выдают своего присутствия? Не находя в себе силы вновь выглянуть в окно, он отдёрнул руку от занавески и зачем-то оглядел карету изнутри, будто бы в ней можно было найти спасение. В одном дворецкий был уверен так, как никогда раньше: кем бы они ни были, они пришли за тем, что было спрятано его хозяином меньше часа назад в книжном переплёте. Но кто же мог об этом узнать? Неужели их каким-то образом подслушали? Невозможно: они ведь так старались не произносить вслух ничего лишнего, пользовались лишь тонкими намёками, непонятными постороннему. Или же их предала эта странная девушка с личиком ангела, способная свести с ума любого мужчину одним взглядом своих небесных глаз маленькой невинной девочки? Но поступи она так, ей самой было бы хуже.

Стрелки на циферблате ручных часов дворецкого пробежали около шести минут. За это время он, несмотря на сковавший его тело ужас и липкое чувство паники, сделал всё от себя зависящее, чтобы надёжно скрыть то, что было ему доверено. Снаружи ничего не происходило, по крайней мере, так казалось мужчине. А он прислушивался к каждому малейшему шороху или скрипу. Вжавшись в сиденье, он держался ослабевшими пальцами одной руки за ручку дверцы, другой же – прижимал к себе портфель. Впрочем, графский слуга почему-то не боялся того, что неминуемо ожидало его по ту сторону кареты. Хотя нет, не так. Он, разумеется, испытывал страх перед силой, которая смогла остановить жизнь в радиусе мили: всё же он был лишь человеком, физически слабым и беспомощным, и даже (в чём особенно стыдно было ему признаться) щепотку суеверным. Но мужчина будто уже смирился с тем, что, возможно, не увидит сегодняшний рассвет. И даже, напоследок, сделал всё, чтобы последнее оказалось правдой. Не подумайте, что он был трусом – вовсе нет. Просто дворецкий с детства ненавидел любые проявления боли и, как вдруг ему вспомнилось, пару раз даже падал в обморок от одного вида крови.

Поэтому, когда что-то с силой рвануло дверцу и бросилось на верного графского слугу, в его широко распахнутых и уже мёртвых глазах застыли не только горечь и сожаление. Было там ещё и удовлетворение (самим собой?), отчасти светлое, отчасти мрачное.

Некоторое время спустя описанных выше событий в столице Ластертада, Сентене, такой высокомерно-далёкой от всех ужасов и бед своих провинций, разгорался новый будничный день. На небе ослепительно светило октябрьское солнце. Сегодня оно, как никогда раньше, напоминало лихорадочно-жёлтое куриное яйцо, медленно плавящееся на гигантской сковороде.

Признаться, солнцу нисколько не хотелось созерцать жителей этой мрачной, северной страны. Известно, что все люди – незначительные, погрязшие в собственной никчёмности и мерзости создания, стоит только посмотреть на них с высоты. Могущественному небесному светилу приходилось чувствовать себя беспомощным пленником в собственном королевстве. Всё, что ему оставалось, – это ждать спасительные пуховые облака, что сегодня, судя по безукоризненно чистому небу, было совершенно бессмысленно.

Внизу же, по выметенным мощёным улицам, ни на секунду не приостанавливаясь даже для того, чтобы перевести дух, толкалось объёмистое нечто, состоявшее из жителей столицы и приезжих. Все они спешили в самые разные места и уголки, разбросанные по прекрасному, но такому неповоротливо-громоздкому городу, сворачивали на главные проспекты, в тесные, глухие проулки (в последних запросто могли зарезать ржавым ножом и совершить любые гнусности). Кто-то шёл пешком, а кто сидел в каретах – и каждый из них был погружён в свои собственные мысли.

Внезапно одна из прохожих, молодая девушка в простом дымчатом платье, рассмеялась тихим, слегка истеричным смехом. Несколько человек с любопытством посмотрело ей вслед. Девушка чем-то неуловимо напоминала тот сорт людей, которых в народе именуют «ведьмами».

Алина Лайтер