Алексей Смирнов - Можно. Фантастические повести и рассказы

Соом придержал Сомма: довольно.

– Уже кишочник, – проскрежетал он – вернее, пробулькал, а больше просто обозначил тонкими губами незамысловатое объяснение.

Земноводный Сомм, раздувая жабры, огляделся; он постепенно пришел в себя и узнал рельеф: возвышенности, неровности, впадины – далекий холм сердца, высокий тяж спинной аорты, похожий на уложенный горизонтально водопроводный стояк; еще одно всхолмие поменьше – поджелудочную железу. Он помнил все названия, потому что был дурачком в гораздо меньшей мере, чем слыл; да, он мяукал, когда рождался, но мало ли что делали в такой ситуации: случалось, что каркали и щебетали, мычали, шипели кобрами и раздували капюшоны, голосили дурным, мало походим на человеческий голосом. Да, Сомм не был охоч к учению, особенно ненавидел цифры, но в общем и целом был достаточно смышлен, проворен и даже ладен собой по меркам Детей Сома; пытливый, он вечно шлялся вне колонии, забредал далеко и кто, как не он, предупредил колонистов о нынешнем нашествии.

Грохот на поверхности проникал даже сквозь коросту Сома.

– Перед Юдой угодничают, – качал головой староста, – Суса калечат, все ветви его, Бобров и Приматов, Коньков и Орлуш, но до Сома не достают, ибо Ёна сидел во чреве, и претерпел, и уцелел, а Даниил из Детей Львятных не пожран был, и други его из Детей Огнедышащих не сгорели в печи…

Соом перестал булькать и перешел на ультразвук, разнося благую весть по Сому.

– Непобедим Сом, – завещал он. – Недосягаем он, и не подвергнутся его дети распаду под жаром соков его…

Все старики претендуют на мудрость, но не каждый ее достигает. Старый Соом алкал ее до умоисступления; располагая сшитой по лоскутам и местами неведомо кем дописанной от руки книгой Забытия тысячелетней давности, он танцевал вокруг нее и плавал над нею; в минуты особого экстаза порывался жевать с краю или совершать с корешком сексуальный акт, где корешок тот бугрился, закруглялся и создавал отверстие; на сходах Детей Сома Соом твердил одно: как прискакали могучие Дети Жеребца, четыре штуки, и все сгорело, и засияло, и стало неудержимо множиться, выражаясь в ластах, жабрах, жвалах, рогах, щупальцах и колоссальных размерах, и пала пыльная морозная тьма, ибо наступило счастливое царство ожившего Суса, которого предал нечестивый Юда, оно же Хог, а весь Махог с Сатаной во главе был загнан под землю и скован там на тысячу лет. Но вот срок истек, и Махог, поклонявшийся Юде и ненавидевший Суса, принялся за набеги, размножившись за это время в формах ужасных и металлических, разящих насмерть, но Сус даровал своим Чадам, в частности, Сома, а детям Орлуш, например, гигантского Орлана с размахом крыльев в половину версты – Соом не знал, что такое верста, но полеты Орлана видели все, а чрево Орлана вмещало четыре колонии душ, похожих на Детей Сома, но пернатых и с зачатками крыльев. Соом не сомневался, что с годами – веками – орлята эти встанут на крыло. А у Детей Приматов имелись руки вчетверо больше тел и с десятью пальцами на каждой; и ноги, хоть и короткие, были такие же многопалые; для них не существовало Отца-Испытателя с вместительным чревом, зато летали они получше Орлуш, ухватываясь за горячие, ровно светящиеся железные палки, что торчали из древних сооружений; неслись через площади и магистрали стремительно, едва уловимые в прицелы бронированных Почвенников. Их непонятливость сбивала с толку, но они не вкушали мясного и ели только плоды, которые всюду росли в изобилии, разных цветов и в рост едоков.

Соом все рассказывал о былом: про дочь Змееглавца с ядовитым плодом, от которого муж ее начал строить стальные буры и огнеметы; про Сына Медведя, который пожаловался матери на дерзких чужих детей – вероятно, Приматовых, и тех разорвали; про Юду, который целовал самого Суса, а после выдал его Почвенникам, и Почвенники приколотили Суса к доскам, но Сус ожил и поменял обличие! – тут Староста воздевал перепончатую ладонь и обводил собрание победоносным взором.

– Как мы, – втолковывал он, хотя все уже слышали это много, много раз, но все равно ликовали, – ибо мы были подобны Почвенникам, но вот пришел Сусов суд, и все зажглось, и многие истребились, однако достойные возымели отличия… по коленам своим и родам, и перышки, – сладко заговорил-засюсюкал Соом, – и жаберки, и хвостики, и рожки… И только Дети Юды, Почвенники, низвергнуты были под землю в неизмененном виде, и ежели ободрать их, лишить одежд, то омерзительны они, наги и отвратительно гладки, скользки, и света не дают, и гибнут от благостного Сусова духа, который невидим, но пронизывает все, от черных небес до последней песчинки, и греет нас, и охлаждает, и питает плодами….

Да, в книге Забытия имелись позднейшие вставки из каких-то других источников – подклеенные, вшитые; однако Соом, который, как все старики, принимал на веру чересчур многое, если не все, и считал, что всякий текст книги что-нибудь важное да означает, исправно читал подряд. Орфография и сюжеты основатель но изменились.

…По Сому пробежала волна: он изготовился рыгнуть, благо сверху наконец установилась тишина.

– Воспомним Ёну! – пробулькал староста, заблаговременно ложась на курс.

Сом дрогнул, изрыгнул своих блудных детей, и в воду пробкой вылетел фосфоресцирующий ком. Распавшись, он устремился к поверхности; оттуда Дети Сома поползли на берег, как было сотни миллионов лет назад. Вот суша, мокрый песок, и на нем остаются следы, похожие на лягушачьи. Вот пригорок. Вот Сын Жеребца, который возвышается там, расставив копыта и снисходительно улыбается. В мозолистых лапищах у него дымящаяся железная труба. Он встряхивает гривой и кивает на серебристую бочку с замершим буром на оконечности и бездействующим огнеметом. С бочки еще комьями опадает земля. Ни звука не доносится изнутри, но ясно, что она не пустует.

– Учитесь, земноводные! – ржет Сын Жеребца.

По воде бежит рябь: Сом восстанавливается после приступа поноса и тошноты.

Землеход не уступал размерами доброй трети Сома. Так показалось собравшимся; на самом деле он был, конечно, гораздо меньше. Сын Жеребца победоносно скалился и расхаживал вокруг. Он возбужденно помахивал хвостом, обнажая огромные морщинистые ядра. Соом топтался на месте, не осмеливаясь подойти к изделию Почвенников. Сомм оказался смелее: шагнул вперед и протянул руку, чтобы потрогать тускло сверкающий металл.

Его сородичи нестройным хором вскричали:

– Не трожь!

– Пусть потрогает, – возразил Жереб. И звонко лягнул землеход ради общего утешения и гарантии безопасности.

Староста нервно огляделся по сторонам, оценивая нанесенные Почвенниками ущерб. Тот оказался на удивление невелик: несколько срезанных металлоконструкций – рам, балок и стрел; болталась наружная лестница, угол которой вырвали с каменным мясом. Как обычно, что-то горело: в полуверсте от берега поднимался столб черного дыма, но только один. Покойников не было. Невдалеке зияла яма, откуда вывинтился сбитый снаряд.