Андрей Гамоцкий - Дом равнодушных

Но вот оно, горе. И он упивался им. Жаждал, сам того не осознавая, чтоб градус горя не понижался, а наоборот, все рос и рос. Потому что выхода из ситуации он не знал, так пусть тогда обрушиться все окончательно и как можно ужасней.

Но вот загвоздка. С Касси ведь ничего плохого не случилось, и когда она найдется – он очень сильно обломается со своим горем. И будет жить с ощущением незавершенности, с легким даже сожалением, что вселенский кошмар минул стороной, обошел его скудное существование.

– Пойдем уже, – ответил Шиповски, – не утомляй.

В доме словно прошел маленький ураган. Хаос и кутерьма. Стопки распечатанных объявлений разбросаны по столу и полу. На диване, будто разорванная пасть чудовиша, лежал открытый нараспашку ноутбук. Сара металась по гостиной и нервно рассказывала что-то по телефону. Заметив Шиповски, быстро дала отбой и отложила трубку.

– Вот и ты, – подбежала к нему и крепко прижалась, – чего же ты так долго-то, а?

Ее лицо – отечное, раскрасневшееся, – было будто сваренным. Слипшиеся ресницы, бескровные, покусанные губы. Вблизи она выглядела совсем паршиво.

– Хотел приехать, чтоб она уже вернулась, – улыбнулся Макс.

– Что это за царапины у тебя? – с волнением притронулась к его левой щеке.

– Так, пустяки.

– С любовницей резвился, – злобно встрял на периферии Толя.

– Это он свои фантазии нереализованные выдает, – подмигнул Шиповски. – На самом деле это я…

– Ближе к делу, – перебил Толя. Он отправился на кухню и затарабанил там посудой. – Что нового слышно?

– Ничегошеньки, – развела руками.

– А где ваш спиногрыз малой? – спросил тихо Шиповски.

– К бабушке отвезли, не до него сейчас… Я позвонила соседям, они ничего не знают, спали. Объявления уже почти везде есть, кроме района вокруг ртутного. Еще я обзвонила…

Шиповски взял в руки объявление. С цветной распечатки на него смотрела голубоглазая девочка в черной майке. Выражение строгое, губы сомкнуты, поджаты, будто она только что ругалась и запечатлела этот миг. На бледноватом лице россыпью раскиданы веснушки, а вьющиеся рыжие волосы, закрывая правую половину лица, спадали ниже ключиц. В ушах торчали наушники, белые нити проводов тянулись книзу, вилочкой расходясь в области груди.

На заднем фоне зеленовато-синий полумрак подъезда.

Он тут же вспомнил, что это селфи она делала днем, перед их вечерним походом на оркестровый рок-концерт в начале апреля.

– Она так на тебя здесь похожа. Особенно нижняя челюсть квадратная – это твое.

Сара заглядывала через плечо. Он почувствовал ее горячее дыхание. Качнувшись, едва подавил желание отойти, отнять фотографию, ревниво ее защитить. Оставить лишь себе.

Обернувшись, увидел, что она, закрыв рот салфеткой.

– Пропала девочка моя, – сквозь слезы промычала, – пропала… и я не знаю, что делать…

Внезапно зазвонил мобильный. Сара вздрогнула. Толя перестал шуметь на кухне, показался с полотенцем. Она взяла телефон в руки, держала его, как дальнозоркий книгу, и беспомощно, с круглыми глазами, смотрела на мужчин.

Мобильный все звонил. Казалось, весь остальной мир ожидающе притих.

– Неизвестный, – промямлила боязливо.

– Надо ответить, – сказал Шиповски. Протянул руку. – Дай мне.

Она резко нажала кнопку. Через секунду вздохнула и дала отмашку.

– Нет-нет, в тот район она вряд ли могла забрести… – затараторила и отошла в смежную комнату.

Окинув взором бардак, Шиповски отыскал в коридоре свою сумку. Порылся, выудил бутылку виски. Вышел на крыльцо. Тут было легче, просторней. Атмосфера лихорадочной драмы не давила.

Приложился к горлышку. Затем закурил.

Солнце заканчивало день. Насыщенно, даже сквозь сигаретный дым, просачивался запах цветущей сирени. Сползая за зелень, за крыши домов – яркая мякоть догревала воздух. Со знанием дела прозудел мимо жук. Если бы это место могло говорить, оно бы говорило птичьей трелью и шелестом колышущихся листьев.

За забором прошли две женщины – поглядывая на дом, вынюхивая злачную новость, бочкообразные, работящие и с натуральными, ветром уложенными, прическами. Смесь вездесущего жлобства и генетического отсутствия привлекательности как таковой.

Шиповски рефлекторно потянулся за наушниками. Но на улицу вышла Сара.

– А ты почему не отвечал, я с самого утра наяривала, – требовательно спросила.

– В отключке был.

– Ясно. Не просыхаешь, – холодно заметила. – Ресторан еще не пропил?

– Та ну что ты. Где ж мне еще бесплатно нальют и дадут закусить.

– Как твой бизнес, процветает?

– У людей не отнять тяги к чревоугодию.

– Если б ты еще пить перестал…

Шиповски молча пожал плечами и затянулся. В отблесках лучей лицо бывшей жены вовсе старело и дурнело, а морщины вырисовывались глубже, похожие на затянувшиеся ножевые раны. Странно, но чем больше времени прошло, когда они разошлись, тем тяжелее ему вспоминать те чувства, которые он к ней испытывал раньше. Любовь, нежность, тепло. Где они теперь? Как они испарились? Невольно прикинешь, а было ли это все.

Огромное, как небо, равнодушие – вот что остается к некогда близкому человеку.

– Я мог бы не пить, но ради чего…

– Чтоб так скверно не выглядеть. А то будто синячишь месяцами. А Касси ведь жутко не любила, когда ты пил.

– Я при ней стараюсь и не пить, – сказал Макс. – Кстати, не нужно в отношении Касси применять прошедшее время.

– Да, конечно, извини, – замялась Сара. – Я ничего такого не имела. Просто, знаешь, думай о худшем, а надейся на лучшее.

– Не вижу никакого смысла думать о худшем.

– Ты почему такой уверенный? Тебя не волнует ее исчезновение?

– Волнует, – помолчав, размеренно ответил Шиповски и улыбнулся, – но горя особого не испытываю. И я тебе мог бы сказать, почему. Но сомневаюсь, что ты услышишь меня.

– Почему это? – надменность в голосе.

– Ты сейчас крайне эмоциональна. И как я начну говорить – еще обидишься и откажешься воспринимать.

– Говори уже, достал!

– Дело в том, что у меня очень сильная связь с дочерью. Проще говоря – я чувствую ее.

– В смысле чувствуешь? – захмурилась.

– В самом прямом. Возможно, это чушь все, и мне только кажется. Но – мне не кажется. Я действительно ее чувствую. Не знаю, как матери чувствуют своих детей. Когда им плохо, когда они в беде. Но вот у меня именно так. Я ощущаю, если с ней что-то не так. Когда она разрезала палец чуть ли не до кости в феврале, когда ей мячом баскетбольным на физкультуре нос расквасили, когда отравилась салатом на дне рождения подружки. Я в те моменты отчетливо понимал, всем нутром чувствовал, что ей больно. Что ей плохо. Частично мне и самому было больно. Хоть и не знал еще заранее. Лишь потом, общаясь в интернете – мои ощущения подтверждались. Особенно гадко у меня на душе было на прошлых выходных. Когда она отравилась алкоголем.