Алекс Май - Заблудшие дети Perestroiki. История первой любви

Тогда, молодой и глупый, я еще удивлялся чудесам. Сейчас меня можно удивить разве что их длительным отсутствием.

(Запомните – настоящие чудеса всегда немного странны, быстры и неожиданны.)

Мне стало жаль, что отец, который понимал меня куда лучше, вернется из рейса недели через две, а может, и позже…

А маме даже самое простое всегда виделось необычайно запутанным и сложным. Она безрезультатно уничтожила огромное количество бесценных нервных клеток в нелепой борьбе со мной… Борьбе по всем направлениям, начиная с неподобающего, по ее мнению, поведения и заканчивая поездками в Ленинград на концерты любимых рок-групп. Такая вот у меня мама – любое, самое ничтожнейшее, размером с микроб, событие, не вписывающееся в ее мировосприятие, чудится ей пятитонным динозавром.

(До сих пор, блин!)

– Ну, что? – поторопила меня Таня, шмыгнув носиком. – Решайся, Сашка… А то я замерзла. Давно тебя жду. Звонок скоро…

Голос, Боже, какой у нее приятный голос…

Я решился. И оказался бы полным придурком, если бы поступил по-другому. Любой на моем месте решился бы, если он, конечно, не идиот. Мне стало стыдно за подлые мысли, за то, что мог подумать о том, что скажет мама. Да пусть говорит, что хочет…

– Тань… – произнес я и умолк. Возникла пауза. Ненадуманная, естественная пауза. Недолгая, впрочем. – Таня, знаешь… Живи у меня, сколько хочешь, хоть всю жизнь. Ладно?

Она ответила поцелуем в щеку, и я чуть не свалился с крыльца от… От радости? Даже не понял толком от чего, но голова закружилась. В последний раз я чудом удержался на школьном крыльце во время очередной школьной драки, когда били кого-то из наших. А тут… Почти нокаут от чмока в щеку.

Сила!

Оставив верхнюю одежду в гардеробе, пошли в учительскую. Я постучал в дверь, приоткрыл и позвал Людмилу Георгиевну – классную руководительницу, замечательную учительницу, с которой нашему классу несказанно повезло. Людмила – обаятельная, добрая и мудрая коренная северянка средних лет. Мы любили ее и, может быть, поэтому называли не иначе как Любочкой, подарив, таким образом, второе имя. Любочка вышла в коридор, пробежалась взглядом по мне и пристально уставилась на Таню. Снова пауза, но такая ненужная, такая напрягающая, а посему быстро прерванная мною:

– Людмила Георгиевна, к нам родственница приехала, погостить… Пусть она у нас поучится? Недельку-другую… Ее зовут Таня.

– Родственница? – переспросила она, и ее черные, аккуратно выщипанные брови взметнулись вверх. – Саша, ты что? Нельзя так… Документы у вас есть? Из прежней школы? Да и не ко мне нужно обращаться по таким вопросам, а к директору.

– Документы?.. Документы, к сожалению, мы нечаянно оставили дома. Обещаю – сделаем, как надо, по всем правилам. Завтра. Тем более директор, вроде как, болеет… Пусть она просто посидит в классе? Вам что, жалко? – Про документы и не только я нагло врал, но не мог поступить иначе, так иногда бывает.

– Я просто посижу в классе. Тихонько… – жалобно попросила Таня.

На лице Любочки отразились смутные сомнения. Как-никак не первый год работает в школе. И не такое приходилось выслушивать, в том числе, и от меня. Но, подумав, она улыбнулась и разрешила Тане «просто посидеть в классе».

Ура, Людмила Георгиевна, спасибо!

Этот день стал одним из самых счастливых дней в школе… Да что там, это был самый счастливый день. Перед тем как войти в класс, я взял Таню под руку… И вот… Смотрите все, это – Таня. Поверьте, я произвел бы куда меньшее впечатление, если б катил перед собой тележку с миллионом долларов. Около тридцати пар глаз недоуменно уставились на нас. Девочки тут же зашушукались, а парни смутились. Светка, ставшая в одно мгновение моей бывшей девочкой, зарделась и вспыхнула, как энергоблок в Чернобыле. Сообразила, что к ней я беспардонно и окончательно повернулся задом.

Я возгордился? Да, но…

Это было переживанием сильнейшей эйфории, в которой была и радость, и волнение, и возбуждения, и… Славное содружество самых разных «и», слившихся во мне в неизведанное доселе чувство. И оно подсказывало, шептало горячо в ухо о то, что Таня не случайно вошла в мою жизнь. Я ощутил душой, что она на все сто подходит мне, и неумело молился ответственному за любовь ангелу, чтобы и Танино сердце тревожили похожие, а еще лучше – такие же чувства.

Попросив школьного друга Тимура пересесть, усадил Таню за нашу парту. После шести не замеченных уроков заболела шея, ведь каждую минуту я поворачивал ее на девяносто градусов, чтобы смотреть, смотреть, смотреть на Таню. Ей стало неловко от такого фонтанирующего внимания.

Танька, я не виноват, это шея окаянная, вышла из-под контроля. Хотя я не против, нет… В русском языке есть замечательное слово – «любование». Так вот, Танька, любуюсь я…

А дальше…

– Мама, это – Таня! – с порога представил я Таню, пытаясь как можно быстрее подавить нахлынувшие волны смущения, потенциально опасные для продуктивного ведения переговоров. – Можно она поживет у нас?

Признаюсь, мои дипломатические способности не выдерживают критики.

(До сих пор.)

И ничего удивительного не было в том, что мама замерла и перестала моргать. Лишь ровные ряды бигуди на ее голове шевелились от полного непонимания происходящего. Пока она не пришла в себя, я повторил просьбу еще и еще раз, попутно пообещав рассказать всё-всё, до мельчайших деталей… Все так необходимые ей подробности, но – позже. Мама рефлекторно приняла боевую женскую стойку «руки в боки», означающую, что такой вариант ее не устраивает, в результате чего опять пришлось врать и изворачиваться. Сам поразился, но такого навыдумывал, как в слезливом бразильском сериале… Нет, ну не прогонит же она нас, в самом деле…

Наверное, ангел любви тайными способами воздействовал на мамино сознание, но она не прогнала нас, а напротив – поставила на плиту обед. Я же провел Таню в свою комнату, обклеенную, как афишная тумба, заморскими плакатами. Сейчас я понимаю, что дело было не в ангеле. Просто мама… В общем, на то она и мама.

Таня рассматривала плакаты, на которых красовались размалеванные рок-монстры вроде Элиса Купера и Кинга Даймонда. Я включил музыку. Из больших динамиков пулями вылетали веселые мелодии «Sex Pistols», чей фирменный диск в желто-зеленом конверте, привезенный папой из Канады, был для меня чем-то вроде племенного тотема.

Отец привозил много пластинок. Перед каждым рейсом я скрупулезно составлял список из десяти-пятнадцати альбомов, зная, что пять-шесть точно найдутся в далеких портах. Правда, таможня не давала добро на ввоз некоторых, включенных в специальный список, групп и альбомов… Больше всего любили изымать «Iron Maiden». Подозреваю, что таможенников смущали яркие обложки с костлявым уродом Эдди. Но справедливости ради отмечу, что иногда и Эдди нехитрой контрабандой удавалось проникать на территорию СССР, чтобы безумно скакать по необъятным просторам нашей родины и вести подрывную деятельность среди таких же, как я, доверчивых малолетних лопухов.