Андрей Хорошавин - Четыре страшных повести. Сборник

Я соскочил с лошади и поспешил к карете. Когда дверь кареты распахнулась, перед собой я увидел испуганное лицо седого старца. Мсье, доверенный казначей его величества, в испуге жался в подушки, горой покрывающие сидение кареты. Рядом с ним я разглядел кожаную сумку, опечатанную печатью с гербом Бурбонов. От сумки к запястью старика тянулась стальная цепочка.

– Мсье, – вскричал я весело. – Отстегните, пожалуйста, цепочку, и не вынуждайте меня отрубать вам кисть.

Спустя несколько секунд сумка оказалась в моих руках. Я сорвал печать и раскрыл её. Сумка до верха была набита деньгами. Удовлетворённый, я кивнул головой и, попрощавшись с мсье доверенным казначеем, удалился. Я только вернул себе то, что у меня отняли, но всё равно моё сердце пылало от стыда.

Я намеревался покинуть Париж этой же ночью. Денег, что находились в сумке, с лихвой хватило бы для того, что бы начать новую жизнь, вдали от Парижа. Я уеду далеко, куплю поместье, заведу семью и буду жить спокойно и счастливо. Я это заслужил.

Что бы не рисковать на дорожных заставах, я решил покинуть город, двигаясь вдоль железной дороги на Сен Жермен. Потом, сделав небольшой крюк, я отправлюсь на Реймс и дальше, на Шамон.

К полуночи я уже был на окраине Парижа.

Небо усыпано звёздами. Только что показалась луна. Рельсы блестели накатанной поверхностью, отражая её белый свет. Я почувствовал, что голоден. Справа, в глубине квартала я разглядел свет и повернул лошадь. Единственное освещённое в квартале здание оказалось трактиром. Не внушающий доверия снаружи, изнутри, он оказался вполне приличным заведением. Тусклое освещение. Всё относительно чисто, даже столы накрыты скатертями. В столь поздний час трактир пустовал. Кроме меня в здесь находились четверо. Они сидели за одним столом, пили вино и вполголоса о чём то беседовали.

«Хорошо». – Подумал я и сделал заказ

Подали хлеб, сыр, плошку овощного супа с курицей и вино. Пожелав приятного аппетита, мальчик удалился.

Я уже заканчивал с супом, когда за окнами послышался звон копыт и грохот подъезжающего экипажа. Дверь в трактир с шумом распахнулась и внутрь, под развязный женский смех, ввалилась компания гусар в обнимку с девицами. Гусар было шестеро. Уже изрядно напившиеся вином они нацепляли куртизанок и совершали вояж по заведениям.

Всё наполнилось шумом и женской трескотнёй. Гусары ржали жеребцами и требовали вина для дам, а куртизанки рассевшись у них на коленях, хохотали и визжали от восторга. Компания из четырёх посетителей спешно покинула заведение, и я остался один среди этого разгула.

Среди гусар один выделялся видом и манерами. Широк в плечах, высокого роста, он говорил низким басом и, похоже, был в мрачном настроении. Его лицо, иссечённое шрамами, блестело от пота и раскраснелось от выпитого вина. Густые брови сдвинуты к переносице. Глаза подёрнулись красными прожилками. Он опрокидывал в себя один бокал за другим, и мрачнел всё сильнее. Наконец он поднял горящие гневом глаза и остановил взгляд на мне. Его лицо сделалось пунцовым. Он крутанул кончик чёрного уса и прогудел:

– Господа гусары, я хочу сказать слово. – Бокалы наполнили до краёв. Он, не сводя с меня глаз, поднял бокал на уровне груди. – Господа, я хочу выпить за императора Наполеона Бонапарта первого – истинного солдата и патриота республики. Я хочу выпить за тех, кто верил и шёл за ним, и погибал, когда это было нужно Франции. Мы лили кровь в России, пока эти … – Он пристально смотрел на меня. – Пока эти индюки наедали тут свои жирные задницы. А когда русские свиньи пришли в Париж, они кормили их и кланялись им. За императора!

Он опрокинул в себя бокал вина и продолжал смотреть на меня исподлобья, ожидая реакции. Его лоб покрылся каплями пота, губы искривились в улыбке. Наступила тишина. Все ожидали развязки.

Я медленно поднял голову и посмотрел в глаза гусару.

– Русские разбили лучшую армию Европы и гнали её до самой Березины. Император бросил своих солдат и бежал, а они, его доблестные воины, отступая, ели друг друга, что бы не сдохнуть от голода. И эти русские свиньи, как вы мсье изволили выразиться, моются хотя бы раз в неделю, а от вас, простите, разит как от козла.

Я глотнул вина и продолжил ужин. Я делал вид, что спокоен, но внутри у меня всё кипело, и я приготовился к самому худшему.

– Что—о? – Гусар, пошатываясь, встал на ноги и двинулся к моему столу. Под его сапогами скрипели половицы. Сабля позвякивал при каждом шаге. Я невозмутимо жевал сыр и наблюдал за его приближением. Достигнув стола, гусар опёрся в него кулаками и вплотную придвинул свое лицо к моему. На меня пахнула смрадом многодневных возлияний. – А ну повтори?!

Едва сдерживаясь, я положил недоеденный кусок сыра на блюдо, вытер пальцы о салфетку и с маху ударил гусара кулаком в ухо. Отлетев на метр, тот уселся на полу, и несколько секунд осматривался по сторонам, не веря в то, что произошло. Остальные застыли с открытыми ртами. Наконец до гусара дошло, что ему только что дали в морду. Он медленно приложил ладонь к уху и заревел как бык:

– Убью—у—у!!

Хозяин заведения накрыл голову руками и присел за стойку. Мальчик бросился вон из трактира. Собутыльники гусара и девицы прижались к стенам.

Лицо гусара стало пунцовым. На лбу вздулись жилы. Выхватив из ножен саблю, он поднял её над головой, и пошёл ко мне.

Я тоже вынул саблю, отошёл от стола к стене и ждал противника, покачиваясь на носках. Не сбавляя скорости, гусар сделал широкий выпад и обрушил страшный удар мне на голову. Я успел сместиться на полметра вправо. Сабля гусара прошла у самого плеча, слегка коснувшись плаща в районе плеча. Рубанув пустоту, гусар пролетел вперёд и ударился о стену грудью и животом.

Оказавшись у него за спиной, я развернулся на носках, и замер, в ожидании следующего выпада. Оттолкнувшись от стены, гусар взревел ещё сильнее. От нахлынувшей ярости он потерял всякую осторожность и попёр на меня, как бык. Выждав, когда он занесёт саблю над головой и полетит на меня всем своим весом, я просто хлестнул кистью, как кнутом и чуть двинул бедром ему навстречу. Раздался свист. Клинок молнией сверкнул в свете очага, окрасившись кровью. Я рассёк гусара косым ударом от левого плеча до середины груди и ушёл в сторону.

Сделав несколько шагов вперёд, он опустил саблю и упёрся остриём клинка в пол. Пару мгновений он смотрел перед собой, а потом завалился на правый бок. Из—под его плеча по полу растекалась кровавая лужа. Сабля, воткнутая в пол, продолжала раскачиваться из стороны в сторону. Бросив деньги на стол, и извинившись, я покинул трактир. Товарищи убитого провожали меня растерянными взглядами. И только после того, как я взобрался в седло, из оставшейся открытой двери трактира раздался женский визг.