Николай Гайдук - Златоуст и Златоустка

По ручью бежала не вода – настоящая кровь клокотала, розоватой пеной завихряясь в камнях и между ветками склонённой ивы. Разинув рот, Ивашка не только не мог подняться, чтобы рвануть наутёк – даже руки от ручья не мог отнять. Руки, мелко подрагивая, полоскались в тёплой, густой крови и поминутно пропускали между пальцев кровяные сгустки, похожие на осенние листья, сбитые ветром с холодных осин. И сколько он так просидел у кровяного ручья, неизвестно. И наконец-то ноги сами собой подхватили его и понесли. И сколько он бежал, куда бежал, едва не оставляя уши на сучках, едва не выкалывая глаза, едва не выворачивая ноги в лодыжках, – позднее он толком ничего не мог припомнить.

Где-то за камнями, за деревьями, обессилев, запыхавшись, Подкидыш рухнул на траву. Хрипя, отдышался, руки в ручейке отмыл от крови. Полежал, поглядел в небеса, где начинали мерцать первые звёздочки.

«Что это было? – брезгливо морщась, он оглянулся. – Что за кровь? Может, волк свою жертву настиг неподалёку, зарезал, и свежая кровь потекла по ручью как раз в ту минуту, когда я собрался руки сполоснуть? Или, или… Даже не знаю, что подумать…»

Добравшись до места, он понял: худое предчувствие не обмануло. Предполагая оказаться около заимки, парень оказался на пепелище. И двухэтажный бревенчатый дом, и сеновал, и пасека, и медогонка в районе Золотого Устья – всё дымом и пеплом по тайге разлетелось. На пустой поляне у реки, где ещё недавно шелками шелестело разнотравье, где свечками стояли огоньки-жарки, цветами радуги радовали глаз фиалки, медуница, донник – там были одни головёшки да угли, будто чёрные розы, мерцающие росой, уже успевшей окропить пепелище.

Глядя на жуткий разор, Подкидыш задумался. Поначалу показалось – молния, гроза виновата в этом жутком пожаре. Но потом, когда он побродил вокруг да около, стало понятно – поджог. Парень, конечно, мог и ошибаться, да только вряд ли. Заимка выгорела как-то так, точно специально выжигали.

«За что? – Он застонал. – Кержаки тихо-мирно жили, о спасении души молились, опасаясь прихода Антихриста…»

И вдруг он содрогнулся и похолодел. В тёмной тишине почудилось «пришествие Антихриста» – широкие и жутко-скрипучие шаги. Бум-бум-бум… Хрясь-хрясь-хрясь… Звуки были отчётливые – эхо откликалось по ущелью. Может быть, это падали гнилые деревья – одно за другим? Или камни с гор катились, громко и грозно сшибаясь гранитными лбами? Подумав об этом, Подкидыш тут же понял, что никакие это не деревья и не камни. Это было – куда страшнее.

Избушка на курьих ножках топала по горам, по тайге.

Человек смотрел – глазам не верил. Это была избушка а-ля рус – под старину построили, но видно, плохо знали старину, потому что новый стиль модерн там и тут выглядывал из-под старины, как новое платье может выглядывать из-под старого. Два кровавых глаза – два окна – моргали, как живые, хлопали ставнями-ресницами. Кучерявым чубом над трубою дым развивался – искры вылетали, а иногда вдруг выскакивало даже горящее полено, только почему-то не падало на землю, а кружилось в воздухе, словно жар-птица, и пропадало, сгорая.

Оторопев от страха и потому не сразу спохватившись, парень попятился и побежал – поспешил укрыться за прибрежными валунами, чтобы избушка эта ненароком не затоптала своими уродливо-большими куриными лапами. Выглядывая из-за укрытия, он увидел свет керосиновой лампы в одном окне – кривом и низеньком. Крестовина в окне показалась непомерно большой – точно кладбищенский крест присобачили вместо нормальной оконной рамы. И чем ближе подходила та избушка, тем сильнее сотрясалась земля – травы, кусты дрожали, рассыпая росы… И всё нахальней, всё громче раздавалась разбитная музыка, гремящая внутри, – там как будто пели и плясали, справляя жуткий праздник. Белка всполошилась в дупле неподалёку – выскочила, мерцая глазёнками. Две-три пичуги пролетели, покидая тёплые насиженные гнёзда. До полусмерти перепуганный заяц – точно белобрысый колобок – прокатился по склону и моментально пропал.

Пригибаясь, чтобы не заметили, Подкидыш наступил на сухой сучок – раздался треск, который показался выстрелом…

И вдруг избушка – словно там услышали сухой щелчок – на несколько мгновений остановилась. Потопталась на месте, втаптывая в землю валуны величиною с бараньи головы. Два огненных глаза-окна покосились туда, где затаился человек. Избушка повернулась, принюхалась трубой и неожиданно пошла прямиком на парня, который стоял у обрыва – отступать было некуда. Всё, хана, мелькнуло в голове, сейчас его затопчут примерно так же, как слон котёнка…

Зажмуриваясь, он двумя руками уши зачем-то заложил, будто в тишине его не тронут. Кровь кипела в ушах, в голове, кровь закапала из носа, как из рукомойника – такое давление вдруг поднялось на краю погибели… Но, видно, не судьба ещё, не пробил час, потому что через несколько секунд – когда Подкидыш посмотрел по сторонам – видение пропало, и в тёмной тишине только листья трепетали на осине, стоящей поблизости.

– Я не понял, – прошептал он, обращаясь к белке, сидящей около дупла, – что это было?

– Цо…цо…цо! – зацокала белка и стремглав заскочила в дупло.

В тайге стало тихо. Вода, словно бы остановившаяся на несколько минут, снова побежала, жалобно журча под берегом. И вечерний туман, побелевший от страха и тоже ненадолго минут остановившийся, точно опомнился и дальше пополз по траве, по кустам.

И тут – в новорождённой тишине – Подкидыш впервые услышал большого и странного ворона, сидящего на горелом дереве, уродливо торчащем над поляной. Причём услышал не простое вороново карканье – это были звуки, подобные дикому хриплому хохоту; словно от чёрного неба дерюжный лоскут отдирать пытались. И этот дикий хохот варнака – в тишине и в пустоте туманного ущелья – разносился так далеко, точно стая жутких чёрных воронов переполошилась там и тут, хохоча, крича и топоча, и заполошно хлопая крылами.

А затем случилось нечто удивительное и необъяснимое.

Луна медленно вставала над горбушкой перевала – серебристо-голубым сугробом. Яркие лучи её – косыми тонкими стрелами – сначала прострелили гранитные расщелины в горах, а затем во всю моченьку ударили из-за хребта, беззвучно втыкаясь в реку, в тёмный омут под берегом, вонзаясь между кронами глухого чернолесья. И варнак, беспечно сидящий нога на ногу, странно как-то, подбито вскрикнул, задетый серебристым наконечником лунной стрелы. Чёрным крестом расправив крылья – на фоне луны хорошо было видно – варнак испуганно взлетел с горелого дерева и опустился на ту вершину, которую луна ещё не осветила.

«Ах, вот оно что, – стал догадываться Ивашка. – Этот варнак, антихрист, лунного света, наверно, боится?»