Николай Гайдук - Златоуст и Златоустка

– Иван-дурак? – сурово уточнил он, глядя на парня в расписной косоворотке.

– Не дурнее тебя, – огрызнулся Подкидыш.

– Извини! – Стрелец руку к сердцу прижал. – Не хотел обидеть. Я в том смысле, что ты – это ты? Ну, тогда всё пучком. Всё путём. Заходи, там ждут.

– Подождут! – Подкидыш задержался возле могучей куриной ноги, сверкающей пудовыми железными когтями; ему захотелось понять, кто эту лапу ковал? Только рассматривать некогда было – придворные холопы вышли на крыльцо и очень вежливо, но всё-таки настойчиво попросили поторопиться.

Далеко шагнула матушка-наука, широко размахнулся папаша-прогресс. Взять хотя вот эту избушку на курьих ножках. Снаружи это была вполне хрестоматийная хатёнка – живая иллюстрация к народным русским сказкам – дряхлая, кривая, побитая градом, покрытая плесенью, мхом. Зато внутри избушки – такое диво дивное, которое не всякий учёный объяснит. Внутри избушки находился – хочешь, верь, хочешь, не верь! – довольно просторный дворец, чёрт его знает, каким таким образом поместившийся там. Дворец этот был – сатанилище, построенное в стиле «вампир». Червонным золотом украшенные стены сатанилища точно облиты невысохшей кровью. Узоры, серебром сверкающие там и сям, казались жутковатыми оскалами зверья. А кроме этой страховитой старины – куча всякой современной техники. Рядом с печатной машинкой «Московия» стоял какой-то «Микроскоп» или «Микрософт» – компьютер, которого Подкидыш в глаза ещё не видывал. А в стороне, на возвышении, – как на пьедестале – космическими сплавами сверкала суперсовременная ступа с электронным управлением, с вертикальным взлётом и посадкой. А над головою был не потолок, а словно бы разверзнутое небо – таинственным светом мерцали созвездия, медленно кружились какие-то планеты, яичным желтком полыхало далёкое солнце, то ли настоящее, то ли искусственное.

От изумления физиономия парня по-лошадиному вытянулось. Разинув рот и приглушённо ахнув, он разглядывал убранство волшебного дворца. Белопенный фонтан здесь не шипел, не шелестел, как это обычно бывает с фонтанами – он песню протяжную пел, фонтанируя не водой, а белопенным птичьим молоком. Слева на цепях виднелся гроб со Спящею Царевной или что-то наподобие того. Справа зеркалом блестело озерко, в котором величаво плавала Царевна-лебедь. А дальше – не к ночи помянуто будет – чёрная плаха с белозубым топором, воткнутым в чурку. Жар-птица в клетке на окне золотыми перьями горела, бросая блики на потолок и стены.

Хозяин этого дворца – Нишыстазила, как потом узнал Подкидыш, только его пока тут не было. Хозяйка – Царь-Баба-Яга или просто Ягодка-Яга – в эту ночь решила погулять. Баба эта страсть как любила молодых Иванов-дураков, вот почему она и приказала Воррагаму слетать, куда надо и во что бы то ни стало раздобыть молодого жеребчика. Но всё это Подкидыш узнал позднее, а тогда, когда переступил порог – глаза чуть не лопнули от изумления. Однако, смотреть было некогда, его позвали не на экскурсию.

Воррагам своей трёхпалой лапой сзади в спину подтолкнул.

– Кланяйся, дурак!

– С какого перепугу я должен кланяться? – возмутился Подкидыш. – Убери свою лапу! А то заместо трёх вонючих пальцев – ни одного не останется!

Хорошая акустика была в этом огромадном сатанилище. Царь-Баба-Яга, восседавшая на троне, хохотнула и золотой кочергою саданула об пол.

– Ай, шельмец! Ай, молодец! – похвалила Ягодка-Яга. – Мне говорили, что ты шибко гордый. Это хорошо. Мне это любо.

– Что толку гордыбачиться? – самокритично сказал Ивашка. – От гордости одни убытки!

– Ну, так смирись. Чего ж ты? – Царица показала клюкой куда-то в сторону. – Вот, бери пример с Ардолионского, смирился и в гору пошёл.

– Ардолион? Который бреет уши? – Подкидыш хохотнул, поправляя усики. – Премного благодарен, но я так не могу. Я даже усы уже не брею.

И снова Царь-Баба-Яга засмеялась – занавески заколыхались над троном. Этот Ивашка всё больше нравился ей. Царица Яга пригласила его на ковёр – богатый, мягкий. Робея, он подошёл к большому роскошному трону, обшитому пурпурным бархатом. Издалека царица Яга представлялась пригожей, а вблизи – не дай бог, какая страхолюдина.

– Мне сказали, Ваня, что у тебя талант.

– Да ну, какой там. Брешут.

Брильянтами обсыпанная рука царицы заблестела в воздухе – указательный палец, коряво согнутый, смахнул весёлую слёзку, пробежавшую по дряблой щеке.

– Что скажешь, Гена? – Ягодка-Яга посмотрела на какого-то косматого чёрта, стоящего по правую руку – это был придворный гений.

– Скромничает, Ваше Величество, – пролепетал косматый. – Дураком прикидывается.

Переступая с ноги на ногу, Подкидыш посмотрел на балалайку и зачем-то спрятал её за спину.

– Я в Стольном Граде недавно хотел прикинуться умным, да только где там! Мне показали такую кузькину мать, какую даже сам Кузька не видел…

Запрокинув голову – корона едва не упала – Царь-Баба-Яга расхохоталась.

– Гена, ты, что ль, ему показал? Или это наш Ардолиоха отличился?

Подкидыш пригляделся к лохматому чёрту, придворному гению, и распознал в нём того человека, который сидел в кабинете Стольнограда, жрал капусту, козёл, и читал нотации, как писать стихи. Мало того, чем больше Ивашка присматривался к Царь-Бабе-Яге, тем сильнее укреплялся в мысли, что эту бабку он тоже видел где-то в Стольнограде. Он, может быть, и вспомнил бы, где видел, да только некогда…

– Ванятка! – ворковала Ягодка-Яга. – А не хочешь ли ты служить у меня при дворе? Как Пушкин служил при царе. Ты сейчас не говори. Ты хорошенько подумай. Время есть. – Яга засмеялась. – Я хочу сказать, что время кушать.

Царь-Баба опять шарахнула золотою кочергой об пол. И тут случилось невероятное.

Внутренние стены сатанилища то ли раздвинулись, то ли вовсе испарились в воздухе и повсюду появились широкие дубовые столы, до краёв заставленные стеклянным частоколом – бутылки с водкой, вином, коньяком, ромом, самогоном, бражкой, стеклорезом и даже бензином; тут пили всё, что горело. Столы были завалены арбузами, бананами, вишнями. Свежий виноград казался только что сорванным, хранящим на себе дрожащую росу и нежнейшую дымку. Разрезанные дыни дышали ароматом юга, сочились медово-шафрановым соком. А персик был похож на поцелуй персиянки – таял на губах и голову кружил. И со всех сторон откуда-то гости, гости, гости привалили. Поднялся гомон, смех. Придворный шут плясал на голове. Жонглёры чудеса с горящими поленьями творили – факелы ходили то кругами, то какими-то кошмарными квадратами, взлетающими под потолок. Задорно зазвенели переполненные рюмки, бокалы и стаканы. Восторженные голоса послышались.