Александр Субботин - Сделка Политова

Ланц улыбнулся и торжественно затушил окурок в пепельнице.

К этому времени Политов успел разделаться с салатом и, молча отставив тарелку и отпив из бокала вино, посмотрел на приятеля.

– Зам – заместитель министра? – уточнил он.

– Ну, да.

– Нет, Андрей, ты извини, но это не годится, – спокойно, выдержав паузу, возразил Политов. – Я благодарен тебе, что ты для меня стараешься, но извини ещё раз – это зря.

Тут на Ивана Александровича сразу накатила волна того самого ощущения, которое он предчувствовал после дневного телефонного разговора с Ланцем, а именно бесполезно-лишнее ощущение: чувство бесполезности и излишества всех этих движений, разговоров, объяснений, которые всё равно ни к чему не приведут, а только истратят энергию, силы и расстроят нервы. Ему вдруг стало холодно после съеденного, выпитого и выслушанного.

«Зачем я только вышел из дома? Лучше бы сейчас спал», – подумал про себя Политов и с грустью посмотрел на серую мутную плёнку, закрывающую проёмы на летней веранде. Как сейчас было бы хорошо лежать в скомканной постели, закутанным в старый халат, и с закрытыми глазами слушать, как тугие капли, срываясь откуда-то сверху, заставляют гулко гудеть подоконник.

– А я предвидел, что ты так ответишь! – разбивая мечтания, оживившись, воскликнул Ланц. – И даже догадываюсь почему, но прежде чем я услышу унылые отговорки и твои меланхоличные рассуждения, позволь я тебе напомню парочку неопровержимых истин.

– Говори, – равнодушно ответил Политов, которому, между тем, проворный официант сменил блюда и принёс пасту, более напоминавшую обычные макароны с кетчупом.

– Начнём с того, что тебе просто необходимо выходить из дома. Если хочешь – в свет. Усевшись в своей конуре, ты окончательно потерял связь с миром да к тому же запустил себя до невозможности. Ты видел себя в зеркале? Посмотри как-нибудь на досуге. Худой, бледный, небритый, – Ланц задержал дыхание, подбирая нужные слова. – Какой-то весь дурной стал, как пёс, честное слово. К тому же работа эта не вечная. Поработаешь с месяц-другой, а больше и не надо. Боишься, не справишься? Справишься. Обычная бумажная волокита. Работал же ты в департаменте? Работал! Справлялся даже очень. Значит, с государственной службой знаком. Адвокатом был…

– Не был я адвокатом, – поправил Политов, лениво ковыряя вилкой в пасте. – В конторе работал, но не адвокатом же.

– Это всё равно, – отпарировал Ланц. – Это совсем не важно. Главное, что у тебя есть всё, что необходимо, и ты не смеешь отказываться. Я тебе этого позволить не могу.

– Андрей, если бы ты знал, – оперев лоб на руку, лениво возразил Политов, – как всё это глупо. Ерунда это всё, чушь и пустое.

– Быть может, кому-то и ерунда, но то, что это не пустое, – это определённо, – Ланц достал новую сигарету и проделал с ней те же манипуляции, что и с предыдущей. – Хорошо! Давай так: если тебе не понравится, я тебя сам потом буду кормить и поить полгода, а ты будешь лежать на своём диване и смотреть в потолок. Пойми же ты, мне обидно, что ты пропадаешь зазря.

Политов отставил свою пасту в сторону и тоже достал сигарету. У него резко пропал аппетит.

– Я совсем не пропадаю, как ты выразился, зазря. Может быть, я только возрождаюсь.

– Ах, но если так… – с иронией заметил Ланц, постучав по пачке дешёвых сигарет Политова.

– Ты смеёшься? Не стоит, – обиделся Политов.

– Я и не думал смеяться, – ответил Ланц.

– Тогда хочешь я тебе расскажу по существу, как обстоят дела?

– Вообще, или это тебе только так кажется?

– Я не знаю…

– Просто, если вообще, – перебил его Ланц, – то звучит это как-то весьма… оригинально, наверно. Впрочем, расскажи, конечно.

– Знаешь, с некоторых пор я начал смотреть на всё, что происходит вокруг меня, намного трезвее, чем раньше.

– Прости, это ты с дивана-то со своего смотреть начал трезвее, забросив службу? – переспросил Ланц, хихикнув.

– Нет, если не хочешь, я могу не рассказывать, – вновь обиделся Политов и посмотрел на собеседника каким-то странным, прямым взглядом. Тем самым взглядом, который вовсе не вязался теперь с его несколько сонным, рассеянным видом.

– Нет, нет. Продолжай, я слушаю, – по-настоящему заверил его Ланц.

И Политов заговорил. Теперь его вдруг охватило такое желание с кем-нибудь поговорить, поделиться, рассказать, что он аж вздрогнул от нетерпения, и какая-то ослабляющая его дрожь прокатилась по всему его телу. Губы как-то вмиг обветрились, а в горле пересохло.

Настолько Ивану Александровичу требовалось сейчас говорить, что он сам подивился этому неожиданному чувству и был бы готов, если понадобится, даже разругаться с Ланцем прямо сейчас и тут в ресторане, лишь бы получилось хоть какое-нибудь общение. Обмен словами, мыслями. Да что там обмен – лишь бы его хоть кто-нибудь выслушал. Пусть вполуха. Посмотрел бы на него живыми глазами. Кивнул хотя бы раз его словам. И если бы на месте Ланца сидел бы сейчас какой-нибудь другой, пусть даже незнакомый, пусть даже чёрствый и злой человек, в данную минуту Политову была бы радость и в нём. До того он сделался одинок и нелюдим, до того угрюм и мрачен в своей замкнутости, что теперь всё передуманное и накопленное в одиночестве рванулось вдруг наружу с неудержимой силой.

– Так вот, – сказал Политов, делая ещё одни глоток вина. – Я вот что думаю: вся эта беготня, возня и погоня за карьерой, деньгами, властью, славой, признанием, реализацией, талантом и другими мирскими благами, среди которых могу упомянуть и пресловутую любовь с дружбой…

– Ах, вот как, – вымолвил Ланц.

– Не принимай, пожалуйста, на свой счёт, я говорю в идеале, – поправился Политов, сообразив, что для Ланца упоминание дружбы в таком контексте может показаться обидным.

– Словом, всё это мне видится чепухой! – заключил Политов. – Я более чем уверен, что в этих названных мною вещах не может заключаться цель жизни человека. Они даже, скорее всего, лишь обманка, мираж, карточный домик. Я признаю, что не могу сейчас претендовать на раскрытие тайны всех времён – в чём смысл жизни, – однако же, я твёрдо убеждён, что он явно не заключён ни в одном из перечисленных понятий, или как в данном конкретном случае: в должности, карьере и деньгах, которые ты мне сулишь. Такой вывод я сделал лишь только потому, что все эти блага являются по своей сути искусственными, выдуманными. Иными словами – своим существованием они обязаны ни чему-либо абсолютному – природе, высшим силам, – а кому-либо – то есть самому человеку, который, собственно, сам всё это придумал и утвердил. Они не первобытны и их не существовало до появления человека. К тому же они не являются общедоступными, а это не есть справедливо. А следовательно, они и не могут быть истиной или главной целью в жизни любого человека. А раз так, то и мне они не нужны!