Даниэль Клугер - Герои. Другая реальность (сборник)

90-годы ХХ века в беллетристике прошли под знаком «сиквелов» классической литературы. Но это давно пройденный этап. В наше время можно сказать, что в свои права вступает новый поджанр литературы, который по аналогии с «альтернативной историей» можно назвать «альтернативной классикой». Есть ли это влияние эстетики постмодернизма, кризиса оригинальных сюжетов, или стремления самоутвердиться за счет классиков, или всего вместе взятого, – значения не имеет.

Содержание всех произведений, созданных в этом жанре, легко определяется фразой «не так это было, совсем не так». Ну вот, к примеру, д,Артаньян поступил не в мушкетеры, а в гвардейцы кардинала, а доктор Ватсон был на самом деле королем лондонской преступности, или еще того похуже – Джеком-Потрошителем.

А-а-а! – скажет нынешний умудренный жизнью читатель. Как же, как же, знаем-знаем! Фанфики. И будет прав, и не прав.

Потому что тысячи текстов, в которых фэны разных стран излагают свои версии «Властелина Колец» и «Гарри Поттера», – таки да, считаются фанфиками. Но назвать так «Последнего кольценосца» Кирилла Еськова или «Этюд в изумрудных тонах» Нила Геймана ( про Шерлока Холмса в мире победившего Ктулху), как-то язык не поворачивается. И почему-то никто не именует фанфиками произведения Бориса Акунина, увлеченно отплясывающего на сюжетах классической литературы. Скажу страшную вещь: задолго до акунинской «Чайки» альтернативную версию этой же чеховской пьесы – «Почему застрелился Константин» – написал классик драматургии ХХ века Эдвард Олби, и ничего. Или вот другой живой классик – Джон Апдайк, не поленился написать альтернативныую версию «Гамлета» – роман «Гертруда и Клавдий». Тоже про то, что все было совсем не так.

Стало быть, все упирается в авторское мастерство да в репутацию.

И все же, что питает «альтернативную классику»? Прежде всего, тексты, в силу давности приобретшие статус классических, и в то же время пользующиеся массовой популярностью, хотя бы в отношении сюжета. Такие, как произведения Дюма-пера и Конан Дойла, стоящие где-то на полпути между развлекательной литературой и своего рода мифологией. Разумеется, Толкин. А из тех, кого отнсят не к «малым», а к «великим» классикам – никак не обойтись без Вильяма нашего Шекспира.

Но авторы данного сборника – а среди них есть и авторы весьма маститые, имеюие за душой десятки книг и разнообразные литературные примии, причем не только фантастические, но из разряда «Боллитры», и дебютанты, вариациями на темы названных авторов не ограничились, не остались необиженными и Толстой с Достоевским, и «наше все»,и Марк Твен с Дефо, да и «Божественной комедия» с «Илиадой» тоже не забыты. Но если альтернативные версии классических книг практически одновременно написали столько разных авторов, игнорировать это явление нельзя. Здесь, правда, представлены только авторы русскоязычные (хотя и проживающие на широтах от Балтийского моря до Средиземного), но я вас уверяю: на Диком Западе уже вышли и альтернативные версии и «Доктора Живаго», и «Лолиты», и «Джейн Эйр»«, а вариациям на темы Конан Дойла и счету нет.

Можно, конечно, рассматривать это как филологические игры. Раскрывание шкатулок с секретом. Очень показательный пример «Графиня Монте-Кристо» Далии Трускиновской. Нам вроде бы показывают, как было на самом деле по сравнению с романом Дюма, но «реальный мир» в этой повести – это мир «Человеческой комедии» Бальзака, в который, как в матрешку помещен мир Дюма. В «Ночи накануне юбилея Санкт-Петербурга» Виктора Точинова на марктвеновском Юге появаляются персонажи «Унесенных ветром», и все это крепко приправлено вуду. А промелькнувший на задворках рассказа Натальи Резановой « He is gone» краковский профессор Сабелликус был вполне историческим персонажем, и звался по жизни Иоганн Сабелликус Фауст. Впрочем, этот Фауст не одинок, Василий Мидянин тоже потревожил дух профессора, – впрочем, в его рассказе за все в России, как и положено, отвечает Пушкин.

А можно воспринимать «альтернативную классику» как выражение несогласия с трактовкой, предложенной авторами, и своего рода восстановление «исторической справедливости» – как в повести Марии Галиной «История второго брата» или рассказе Олега Дивова «Мы идем на Кюрасао».

И все же логичнее отнести все эти тексты к фантастике, более того, к фантастике научной. История литературы, на которой они базируются – она история, а история – наука. А кто не верит, что мир есть текст, может предложить альтернативную версию.

В. Черных

Моего старшего брата зовут Жак. Младшего – Жан. А меня – Рене.

Смешно, правда?

Когда старик умер, Жак по завещанию получил мельницу. А Жан – кота. В общем-то, по заслугам. Старик знал, что делал, когда раздавал имущество, нажитое горбом... Жан, младшенький, из тех раздолбаев, которые либо умирают в канаве, либо женятся на принцессах. С равной вероятностью. Уже после похорон пришел ко мне, говорит: дай, мол, денег на сапоги коту. Ну, зачем, дурень, говорю, куроцапу твоему сапоги? Как он по деревьям будет лазать, как мышей ловить? В сапогах-то. А просит, говорит.

То есть, кот просит. И говорит. Говорящий кот попался. Так Жан утверждает, по крайней мере. При мне кот только мяукал. Причем препротивно.

Наверное, Жан решил помянуть старика в ближайшем кабаке, вот и все. Ну, я что, жмот? Дал ему пару су. Больше-то у меня ничего и не было. Только Салли.

Вы не подумайте чего, Салли – это ослик. Мой ослик.

Жак, старший, как я уже сказал, получил мельницу. Ему принцесса не нужна, – где вы видели принцессу, которая согласилась бы на мельнице ишачить? У старого Пьера по соседству дочка на выданье, крепкая девка, Жаку в самый раз.

Кстати, насчет ишачить...

Он все подкатывался ко мне – живи сколько хошь, но отдай Салли. Она тебе ни к чему. Пускай вертит мельничный жернов.

Я отказался. Жак кого хочешь заездит. Я Салли помню, еще когда она маленьким таким осликом была. Ушки бархатные, хвостик кисточкой... Копытца такие, знаете, – стук-постук.

Тогда, говорит, выметайся. Вместе с Салли. И скажи спасибо, что Салли все-таки ослица, а не кот. Говорящий.

То есть, намекнул на то, что Жану, младшенькому, еще хуже. Но Жан, как я уже говорил, из везунчиков.

Не то, что я. Я средний.

Во всем.

Думаете, легко быть средним братом?