Генри Олди - Герой вашего времени (сборник)

Рванулся подлец вахтер в сторону, но не зря коллапсатор у Павла Лаврентьевича звался тангенциальным, ой не зря! Хлоп – и нет вахтера. А на нет – и суда нет. Пора идти на работу.

В тот же день Манюнчиков подкараулил на лестнице своего начальника – хама и бездаря – и отправил вслед за вахтером. А назавтра пришла очередь и зама – тупицы и чистоплюя, – имевшего неосторожность разогнать в туалете курильщиков, в том числе и Павла Лаврентьевича лично. Хотели еще Манюнчикова в колхоз заслать, но ответственная за колхозы – дура крашеная – запропастилась куда-то, искали ее, искали, не нашли и бросили.

Думал Павел Лаврентьевич и жену свою, Люсю, сколлапсировать, да передумал ввиду некоторой пользы ее существования, в горячих обедах и стираных носках проявляемой. Так что с этим пришлось повременить.

Ну, ясное дело, стал народ вокруг нервничать, слухи поползли разные: дескать, люди куда-то пропадают. Кто международный империализм винит, кто – сепаратистов и номенклатуру, а некоторые, страшно сказать, – самого… Пришлось милицию вызывать. Двух не в меру ретивых служителей порядка Павел Лаврентьевич быстренько сколлапсировал, а остальные сами смылись. По причине отсутствия вещественных доказательств и скудной оплаты героического труда работников органов.

И всем бы доволен был Манюнчиков, но стала к нему закрадываться этакая подленькая мыслишка: «А куда ж все эти, сколлапсированные, деваются? Хоть и подлецы они все, а интересно…»

Снова засел Павел Лаврентьевич за книги да расчеты, еще треть пробела своего с великим трудом засыпал и вывел-таки формулу конечную, вывел, глянул – и ужаснулся, потому как по формуле этой треклятой выходило, что все, кого он сколлапсировал, живы-здоровы, только перешли они все в восемнадцатое измерение, где испытывают неудобства немалые, и ровно через девять дней и шесть часов после факта исчезновения вернутся обратно крайне обозленные – и окажутся в радиусе трех с половиной метров от тангенциального коллапсатора!..

Дернулся Павел Лаврентьевич, на часы взгляд бросил, с воплем к двери кинулся – да поздно было. Грянул гром, ударила молния, противно зазвонил будильник «Чайка» на семнадцати псевдорубиновых камнях, и толстый сизый голубь обгадил весь пиджак гражданина Манюнчикова под радостный вопль ворвавшегося деда: «Хватайте его, ирода, люди добрые!..»

Не ищите в энциклопедии имя Манюнчикова Павла Лаврентьевича. Ни к чему это. И в курилке институтской тоже не ищите, не стоит. Впрочем, если у вас много лишнего времени…

В воскресенье вечером Павел Лаврентьевич Манюнчиков получил письмо следующего содержания:

«Письмо-счастье.

Это письмо – подлинное счастье. Находится в Голландии. Оно обошло вокруг света 1000 раз. Теперь оно попало и к вам. С получением этого письма к вам придет удача и счастье. Но с одним условием – отправьте его дальше. Это не шутка. Никаких денег не надо, потому что ни за какие деньги не купить счастья. Отправьте письмо тому, кому вы желаете счастья. Не задерживайтесь с отправлением. Вам необходимо отправить 20 штук в течение 96 часов после получения этого письма.

Жизнь этого послания началась в 1853 году. Артур Саян Даниель получил его и велел секретарше размножить. Через четыре дня он выиграл миллион. Служащий Хорита из Нагасаки, получив это письмо, порвал его и через четыре дня попал в автокатастрофу.

Хрущев получил это письмо, отдыхая на даче в 1964 году. Он выругался и выбросил его в урну. Через четыре дня Хрущева свергли. Ни в коем случае не рвите это письмо, отнеситесь к нему серьезно! Итак, 20 писем в течение 96 часов. Результат – на четвертые сутки после отправления. Желаем счастья!»

Дочитав письмо, Павел Лаврентьевич собрался было последовать пагубному примеру Никиты Сергеевича и служащего Хориты, но тут, после рекламного сообщения, начался третий тур телеигры «Поле чудес», где молодой майор и две агрономши никак не могли получить стиральную машину, угадав последнюю букву в иностранном слове «аборт», – и назойливое письмо мирно упокоилось в глубинах потертых брюк несуеверного Манюнчикова.

Обнаружилось письмо только завтра, на работе, когда Павел Лаврентьевич, зайдя в курилку, полез в карман за сигаретами. Естественно, Манюнчиков не преминул показать послание приятелям, большинство которых отнеслось к нему скептически. Однако Сашка Лихтенштейн из соседнего отдела вдруг заявил, что его теща получила такое же, в отличие от некоторых размножила – и спустя четыре дня умотала наконец в свой Израиль – после чего лично он, Сашка Лихтенштейн, искренне верит в счастье. Манюнчиков глянул в сияющие Сашкины глаза – и его осенило.

Вернувшись в отдел, Павел Лаврентьевич быстро набрал на клавиатуре своей персоналки (кстати, соотечественницы упрямого служащего Хориты из Нагасаки!) текст письма, проверил, нет ли ошибок, – и сбросил текст на принтер. Через восемь минут два десятка экземпляров лежали перед довольным Манюнчиковым.

По дороге домой Павел Лаврентьевич раскидал письма по первым попавшимся почтовым ящикам и с приятным чувством выполненного долга стал ждать заслуженного счастья.

Прошло четыре дня.

Манюнчиков выиграл рубль в лотерею и не поехал в колхоз, так как заболел гриппом. Все вышеуказанные события он приписал действию письма, но, получив еще одно, аналогичное, также отпечатанное на принтере, – не раздумывая, выбросил его в мусорное ведро. И ничего страшного с Манюнчиковым не произошло. Разве что машина грязью окатила, так не через четыре дня, а через неделю!

А персоналочке японской, на которой Павел Лаврентьевич работал, наладчик поставил на место все украденные ранее микросхемы, старый плоттер заменил, а потом кто-то, видимо по ошибке, загрузил импортную суперпрограмму «бой в памяти». И играет она теперь в эту игру с утра до вечера и ни на какие запросы не отвечает.

Счастлива, наверное…

Стихийное бедствие из шести букв, по горизонтали…

– Ремонт! – подсказали сзади, и измазанные спецовки выставили-таки упирающегося Манюнчикова из четвертого по счету кабинета, выставили вместе со стареньким электрочайником и подозрительным ржавым порошком чаеразвесочной фабрики г. Очамчиры. Плюнул Павел Лаврентьевич в сердцах, посмотрел грустно на ботинок оплеванный и пошел искать по институту, где оскорбленному есть чувству уголок. Уголок отыскался на третьем этаже – мирный благодатный оазис среди барханов песка, цемента и известки, с чахлой вечнозеленой пальмой и белым неоновым солнцем пустыни, весело подмигивавшим очарованному Манюнчикову. И вот уже радует глаз связующая нить от греющегося чайника к розетке у самого плинтуса, уже мягкое полудиректорское кресло приняло в объятия свои лучшую из составных частей Павла Лаврентьевича, уже неприступная твердыня кроссворда готова выбросить белый флаг и сдаться победителю по вертикали и по горизонтали…