Александр Просвирнов - Таежные шарады

– Почему? – прервал жандарма Артур. – На собраниях видел всех, кроме Ильича, а с Максимом Дубовским однажды беседовал.

– Теперь вы единственный большевик, – констатировал жандарм. – Пестрый же вы народ, господа социалисты! Замучился ваши крамольные течения изучать… Итак, теперь численное преимущество у меньшевиков – Столбова и Шульца. Эсеры представлены ветераном Лосевым. Его серьга, если не знаете, метка младшего казацкого сына, оберегаемого в бою. Чертова старуха сие верно подметила. Отец и старшие братья Ильи Лосева геройски погибли под Шипкой в семьдесят седьмом, а Илья Ильич свои боевые навыки на злое дело обратил. Спасибо, так сказать, мещанину Абраму Дубовскому, в крещении Ивану. Это отец нашего покойного. Абрам втянул Илью Лосева в «Народную волю». Вскоре оба вместе с абреками из черкесов напали на экипаж, перевозивший казенное золото. Позже были задержаны раненными и осуждены. А вот абреки с золотом бежали. Освободились оба народовольца в девяносто четвертом по амнистии при восшествии на престол нашего государя. Абрам вскоре умер, а Лосев примкнул к эсерам. Он мастер тонкой механики, изготавливал весьма хитроумные бомбы. Взяли его на конспиративной квартире у одного аптекаря – тот при задержании отравился. Крещеный иудей, учитель Лев Шульц, еще недавно входил в боевое крыло эсеров. Успел отметиться в эксах, но порвал с эсерами и вступил в РСДРП. Господин Столбов, самый безобидный в вашей компании, переметнулся из большевиков во фракцию меньшевиков. Из-за разногласий по поводу ленинской и мартовской формулировок членства в партии на одной конференции у них с Дубовским дошло дело до рукоприкладства. Несколько дней назад на привале сие повторилось – вы были тому свидетелями.

– Вчера пили за их примирение, – сообщил Артур.

– Знаю, – корнет кивнул. – Вам, баронет, видимо, рассказали, что тупой жандарм ни о чем толком не спрашивает. Вам признаюсь – как дворянин дворянину: беседовал я с вашими товарищами только для того, чтобы проследить за их реакцией. Ибо весьма сомневаюсь в той внезапной смерти. А хотите знать, как я, боевой офицер, оказался в жандармах? Сплетни болвана Шилина про дуэль из-за крестьянки – чушь. Был спор среди офицеров по политическим вопросам – не удивляйтесь! – о положении крестьян. В запале наговорили много лишнего. Увы, сдержанность не в числе моих добродетелей. Командир полка объявил: или мы должны решить дело о взаимных оскорблениях в поединке, или оставить службу. А я принципиальный противник убийства вне войны. И тут оказия с жандармерией… Хотя мое место сейчас на японской войне, среди защитников Порт-Артура! Вместо этого я вынужден возиться с государственными преступниками. И каждый из вас хитрит – я уверен. Наверняка Дубовский был убит. Моя кормилица сказала бы: почто людей обижал, годно тебе! Но все же преступник должен понести наказание. А неизвестный способ убийства – серьезная опасность. Вдруг злоумышленник задумал истребить всех, включая конвой, и бежать! Увы, мое расследование в полевых условиях почти наверняка обречено на провал. Вы – другое дело. Тихо, ненавязчиво – тут вопрос, там вопрос, что-то приметили – намотали на ус… Вы человек сообразительный, а я вам много информации про товарищей подкинул. Крепко подумайте: не нависла ли и над вами смертельная угроза… Ознакомьтесь, кстати, с тайной запиской господина Дубовского. Я в этих цифрах и буквах ничего не понял. Крыло дятла? Крыльцо дома, от которого ключ нарисован?

Артур внимательно изучил длинные ряды чисел и убедился, что еще раньше их точно запомнил: 15.4.5.9.16.5.23.10.9.17.18.19.8…

– Вы прекрасно понимаете, Михаил Нилыч, что это шифр…

Артур смотрел в карты, но мысли молодого ссыльного витали далеко. Неужели корнет прав? После сентенции жандарма Артур присмотрелся к пальцам ссыльных – как на подбор мощные, крепкие, привыкшие к тяжелому труду. А у старика Лосева на безымянном как влитой сидел огромный золотой перстень-печатка – дополнение к серьге размером с вишню. Удивительно, почему такая масса золота не порвала мочку уха Ильича. Тот вообще уникум: с такими заскорузлыми пальцами – мастер тонкой механики!

– Как хотите, товарищи, но меня выживший из ума ф-фельдшер не убедил, – вдруг быстро заговорил Столбов и вытер сразу увлажнившуюся лысину. – Н-не понимаю, как мог такой крепкий мужчина внезапно умереть во сне. Сколько годков Максу было, Ильич?

– Тридцать пять, – ответил Лосев, приглаживая седую бороду. – А что тебя смущает, Викташа?

– Необыкновенно крепко мы с-спали, – задумчиво произнес Столбов.

– Переход трудный был, Викташа, – прогудел Шульц. – Но водка точно особо ядреная-с. Меня и то сразила наповал.

– Обычная водка, – хрипло проворчал Лосев. – Викташа, вечно ты суетишься не по делу. Чего вдруг взбрело в твою лысую головушку? Что кто-то из нас товарищу Максиму грязными пальцами нос зажимал и золой выпачкал? Артурчик же грамотно объяснил: тогда б посинел покойный. И жандарм согласился.

– Сквозь зубы с-согласился, – вздохнул Столбов и быстро затараторил: – Потому что вскрыть покойного негде было. Чувствую, кого-то из нас их благородие подозревают… Товарищи, давайте вспомним позавчерашний день подробно – кто чего делал и говорил. Чтобы у этих кровопийц все с-сомнения отпали. И у нас тоже…

– У тебя! – отрезал Шульц. – Правильно Ильич рассуждает – и чего ты пристал, ей-богу? Всю игру перебил своей суетой… Ладно, к лешему «дурака», давайте вспоминать – лишь бы ты, Викташа, больше не зудел.

Общими усилиями постепенно восстановили картину. Позавчера дорога выдалась тяжелой. Накануне похолодало, прошел дождь, тракт раскис. Экипаж все время трясло. Жандарм Петренко, правивший лошадьми, без передышки бранился и рассказывал о сопровождении в Сибирь уголовников: тех гонят большими командами от этапа к этапу и не возятся, как с политическими.

В час дня остановились на привал в лесу – там не пронизывал насквозь холодный ветер. Перекусили всухомятку, не разводя огня – торопились. Максим Дубовский был тогда в полном порядке и привычно язвил над жандармами и товарищами. Пытался послать Артура за грибами, но корнет Смыслов не разрешил. На привале Артур достал из своего багажа книгу по экономической теории, но читать в пути получалось плохо: по-прежнему сильно трясло, да еще Петренко отвлекал своим нытьем. Жандарм не прекращал рассказывать ужасы про перемещение в Сибирь уголовников, про убогие пересыльные тюрьмы на этапах – с клопами и вшами; про голод и болезни.

– Довольно, братец, – степенно остановил излияния жандарма Шульц и мощной рукой похлопал Петренко по спине в голубом мундире. – Думаешь, нам станет стыдно, что там люди маются, а нас с комфортом жандармы везут? Не угадал-с! Пусть будет стыдно царизму и его служителям, что довели народ до такого состояния-с!