Александр Просвирнов - Таежные шарады

Столбов горячо поддержал Шульца и быстро и невнятно попытался произнести страстную речь. Дубовский довольно резко остановил его и начал рассказывать байку про веселого барина, который ехал на нескольких экипажах с книгами, распутными девками и цыганами, потом на постоялом дворе выпил водки и разбил графин об стену, а стопку об голову хозяина: «Чтоб запомнил, болван: политический Иванов в ссылку следует!» Все хохотали, даже жандарм Петренко.

В шесть вечера дотащились до деревеньки Козлищи. Для продрогших ссыльных нашли небольшую выморочную избу. Ефрейтор Шилин привел нескольких крестьян, и ссыльные купили дров, еды и водки – один полуштоф презентовали за труды жандарму. Казенных денег не хватило, добавляли свои. У Дубовского из портмоне выпала мятая ветхая исчирканная рублевая купюра, а Шульц ехидно предложил Максиму разменять ее на монеты. Тот привычно ответил колкостью. Лосев долго смеялся и очень настойчиво предлагал размен обоим. В ответ Максим нагрубил старику, чтоб не хрипел со своими глупостями.

Артур затопил печь и помогал Виктору Столбову готовить ужин – картошку в мундире и курицу. В восемь вечера жандармы, остановившиеся в доме по соседству, заперли своих подопечных в избе и установили караул. Лосев кричал через дверь – уточнял время у ефрейтора Шилина. Потом почему-то не смог открыть свои часы и попросил о помощи Максима. Чертыхавшемуся Дубовскому пришлось повозиться: крышка долго не поддавалась.

За ужином Столбов и Дубовский, не разговаривавшие несколько дней, наконец-то помирились. В немалой степени тому способствовали штоф и полуштоф водки. Две четырехгранные бутыли из зеленого стекла стали главным украшением стола. Впервые с начала перехода за едой не было сказано ни слова о политике. Пятеро мужчин разного возраста вспоминали жен и детей, работу, охоту, выпивки. Потом пели про Стеньку Разина; священный Байкал и Ермака:

Все выглядели бодро и весело. А потом почти одновременно начали клевать носом и легли спать – около половины одиннадцатого.

Примерно в половине восьмого утра проснулся Шульц в закутке за печкой на деревянной кровати. Столбов и Дубовский еще спали на лавках у окон, Лосев по-стариковски на печи, а Артур на большом сундуке у входной двери. Лев удивился, как необычно тих храпун Дубовский. Светало, и Шульц заметил, что грудь Максима не поднимается. Метнулся к товарищу – тот уже не дышал…

– Видишь, Викташа, «фершал» не ошибся, – подвел итог Шульц. – Согласны?

– Нет, – подал голос Артур, и все с изумлением посмотрели на него. – Мы лишь повторили то, что говорили жандармам. Но теперь вижу, товарищи, что все мы темним и не договариваем. Так мы ничего не поймем. Я вот что заметил: в поганом ведре мочи было не меньше обычного. Значит, каждый хоть раз вставал ночью. А кто-то даже сжег в печке бумагу, а пепел выбросил в ведро. Очень странно! Я вставал один раз, примерно в час ночи. Храп раздавался с печки, а с лавок только сопение – Виктора и Макса. Пепел в ведре при луне не разглядеть. Но дымом от горевшей бумаги не пахло.

– Значит, жег Макс, – предположил Шульц. – Корнет нашел одну абракадабру. Другую Макс успел спалить. При этом испачкался в золе-с.

– Послушайте! – Столбов хлопнул себя по лбу и зачастил: – А вдруг М-макс – провокатор охранки? Донесения ш-шифровал. Стал в тягость хозяевам, и жандармы подсунули ему особую инструкцию и велели по прочтении сжечь. И он от-травился ядовитым дымом…

– Ерунда! – отрезал Лосев, насупив седые брови. – Ликвидировать ненужного провокатора можно было бы гораздо раньше и незаметнее. Викташа, а вдруг это ты вспомнил, как с Максом дрался, и что-то подмешал, пока ужин готовил…

– Еще чего! – рассердился Столбов. – Я ж как п-порох – вспыхиваю и тут же остываю. Это Макс желчь копил и брызгался ей, не тем будь помянут. И после смерти нас с-ссорит… Я к ведру часа в два ходил. Макса вообще не слышно было. Артурчик что-то высвистывал носом, Лева сопел. А на печке у Ильича тишина. И дымом пахло – точно. Я еще на печи проверил задвижку, открыта ли. Испугался, не дай бог, угорим.

– Значит, это ты гремел заслоном-с, – догадался Шульц и нехотя признался: – Да, я вставал, еще тогда удивился что Макс не храпит. Присмотрелся – портмоне рядом с ним на подоконнике. Вернулся на койку, только начал засыпать – ты давай греметь.

– Нет, я з-заслон не трогал! – решительно возразил Столбов, вытирая увлажнившийся лоб. – Может, ведро зацепил. И п-портмоне на подоконнике не видел.

– Называется, крепко спали, – мрачно сказал Артур. – Бродили всю ночь. Я вообще ничего не слышал…

– И я! – засмеялся Лосев. – У тебя, Артурчик, молодой сон, у меня стариковский. Поживите, ребятки, с мое на этапах и каторгах – каждым мгновением сна будете дорожить и не слушать, кто гремел.

– А ты, Ильич, вообще не слезал с печи? – прогудел Шульц. – У тебя пузырь луженый-с?

– Слезал разок, но на часы не смотрел, – спокойно ответил Лосев. – Никого не разглядывал, ничего не слышал.

– Что же получается? – задумчиво произнес Артур. – В час, когда я вставал, все были живы-здоровы. Потом поднялся Максим. Получается, он гремел заслоном, раз не Виктор. Макс сжег какую-то бумажку из портмоне, испачкался пеплом. От шума проснулся Лев, Макс притворился спящим и не успел убрать портмоне. После Льва встал Виктор, шумел ведром. Макс уже убрал портмоне и, видимо, вскоре умер…

– Но зачем ему потребовалось жечь ту бумагу среди ночи? – недоверчиво спросил Лосев. – Другого времени не нашел?

– Значит, испугался, – предположил Артур. – Кажется, я знаю, что Макс сжег. – Артур показал товарищам обгоревший клочок бумаги с уцелевшим фрагментом записи «…ию дыш…». – Это та самая почирканная рублевая купюра. Максу не понравились наши шутки, и он ее сжег.

– Эка невидаль, ветхая рублевка! – заметил шульц.

– Дело в том, что на ней написано, – пояснил Артур. – Никудышный я музыкант, коли сразу не узнал строку из песни про Ермака. Сейчас только дошло: «Ко славе страстИЮ ДЫШа»! А на листочке над цифрами «К/Рыл-Д». Это автор стихов – Кондратий Рылеев! «Д» означает «Думы» – название стихотворения.

– Ничего не понимаю-с, – Шульц пожал плечами.

– И я, – поддержал товарища Столбов, а старик Лосев только недоверчиво хмыкнул и принялся барабанить пальцами по столу.

– Песня – ключ к шифру, – пояснил Артур.

– Зачем же его сжигать? – удивился Шульц. – Товарищи, мозги уже плавятся. Давайте лучше снова в «дурачка»…

– Не спеши, Лева, с-складно же получается! – с энтузиазмом затараторил Столбов. – Допустим, Макс почувствовал себя плохо. Испугался, что тяжко заболеет или помрет, а его записку под подкладкой расшифруют. Ночью д-достать ее и уничтожить было трудно. Тогда он просто спалил ключ и тихо скончался.