Александр Шушеньков - Чирик

Да-да, дело уже происходило в клубе!.. Какой-то вертлявый густоволосый старик тряс перед носом Глызова черным ветхим комбинезоном, показывал трехцветный шеврон на рукаве, дескать, тоже воевал… Ах, да, он же бывший власовец, сосланный в Сибирь, дед Прокоп! Дальше… А дальше появилась Надюша вместе с Челюстью – посудомойкой кепкинской столовой, горбатой и крайне непривлекательной личностью с характерным выступом лица. Владимир попытался подъехать к Надьке, да она, тварь позорная, хоть и прожженная шлюха, а проигнорировала… Стало быть, он вместо Надьки на Челюсть клюнул! Ах, как все погано!.. Дальше опять был провал, и как очутился в ЦУБе Глызов уже не помнил. Интересно, успел ли он…? Завязывать надо с выпивкой, вот что!

– Ты че молчишь? – словно прочтя его мысли, жарко зашептала Челюсть.

– Ложись, я подвинусь!

Глызов сидел на кровати, обхватив голову руками.

– Вов, а когда в Воронеж поедем? – заегозила взволнованно посудомойка. – Иль передумал?

Ее голос дрогнул. Ну, дела! В Воронеж собралась, образина! Что ж такое деется! Неужто…? Надо выпить! Глызов ощупью пробрался к выключателю. Тусклый свет ударил по глазам, рисуя до боли родную картину быта четырех холостых офицеров: заплеванный грязный пол, покрытый окурками, кучу пустых бутылок под откидным столиком и останки красной рыбы на нем, четыре металлические древние кровати с четырьмя же укрытыми синими одеялами телами, цветные фотографии голых баб над кроватью Варданяна, валенки, в беспорядке теснящиеся при входе… Все лежащие, кроме Челюсти, обосновавшейся на кровати Глызова, спали мертвецким сном пропойц, а ненавистная посудомойка таращила на старлея налитые кровью глаза и продолжала жалобно вопрошать:

– Разлюбил, че ли?

Нет, пить надо бросать пока не поздно, а то такие дела… Но какого хрена такая холодрыга, невпопад подумал Глызов. Исломов, что ли уснул? Он выскочил за дверцу спальньного отделения, в кухоньку. Там был уже натуральный колотун, а дальше, в прихожей (где обязан был наличествовать рядовой Исломов, истопник, и где находился источник жизненной энергии ЦУБа – насос «Ручеек» с отопительным котлом) была Сибирь в чистом виде. Исломова, скотины, не было.

Разморозил систему, гад! И где сам – неизвестно. Тэк-с, тэк-с… А эти – спят! И хоть бы что! За все он должен отвечать, за сантехнику, за паек, за приготовление пищи, за спирт. Он выскочил за дверь ЦУБа и заорал со ступенек в морозную ночь:

– Исссссссссломооооооооооов! Иссссссссссслллллломоов, ссссссссучье вымяяяяя!!!

Ветер рванул полу шинели, и в восковом свете луны прораб стал похож на древнего шамана, вызывающего духа зла. Но никто не откликнулся на его призыв. Мрачно-неподвижно стояли обсыпанные снегом деревья, мрачно-неподвижно торчали среди них круглые бочки ЦУБОв, и только где-то далеко-далеко выла собака.

Черт с вами, подумал Петр. Не хотите – не надо. Впрочем, чего не хотят, и кто, было неясно и ему самому. Зато совершенно ясно стало, что дембель его рядом, что он уже – не зеленый юнец, а боевой офицер, и не к лицу ему суетиться из-за таких пустяков, как размороженная отопительная система. Или этой образины в постели! Хоть и образина, а с ней – теплее! Еще спиртику накатить… А эти пускай суетятся! Как-никак, на соседней койке дрыхнет главный энергетик части – вот пусть и заботится об энергии! Как говорится: «запомни сам – скажи другому: чем больше спишь – тем ближе к дому!»

Глызов вытащил из кухонного шкафчика бутылку и направился к Челюсти. Главное – выпить, и сразу закрыть глаза! Кстати, что это были за бумажки?

Глызовская рука погрузилась в карман шинели. Здесь в полном беспорядке лежали червонцы, которые бедовый Питиримов вручил накануне Глызову у входа в барак, где старлей отстал от Челюсти. Глызов наугад выхватил несколько бумажек и обомлел. По его подсчетам выходило, что ни осталось ни рубля, и вдруг этакое чудо! Есть, есть видно Бог еще на свете! Откуда они? А и неважно. Есть и хорошо. И славно! Да ведь как кстати! Значит, днем можно будет поправить организм. Но вообще-то пора и завязывать – скоро мирная жизнь, культура, теплая квартира с ванной… Вот только проводы еще устроить на уровне. Глызов пересчитал деньги.

Триста десять! Вот это да! Это ж сколько спирта набрать можно будет… Настроение мгновенно повысилось. Забыв про размороженные трубы, Владимир спрятал деньги во внутренний карман кителя, налил в кружку, выпил, потушил свет, и, зажмурив глаза, полез к раскинувшей жаркие пьяные объятья Челюсти, твердо намереваясь бросить пить с завтрашнего дня…

Утром, когда несчастный Исломов, наворовавший за ночь вязанку дров, пытался развести огонь в котле, из спального отделения вылез закоченевший старший лейтенант-сантехник, и, передав ему новенькую десятирублевую купюру, прохрипел:

– Кончай херней заниматься – трубы все равно полопались! Пока дрова искал, все позамерзало. Давай-ка лучше, братец, найди мне бутылёк… Сдачу можешь оставить!

Сунув Чирика в карман рваной грязно-желтой телогрейки, рядовой Исломов вылез из провонявшего дымом ЦУБа и зашагал в темноте к вагончику инженера по технике безопасности сорокалетней Светлане Александровне Прохвальчук. Идти приходилось осторожно, чтобы не нарваться ненароком на случайный патруль или подгулявшего прапорщика. Офицеры, как показывал опыт, не обращали на него внимания. Надо отметить, что Исломов не был нарушителем воинской дисциплины и честно отрабатывал обязанности истопника. Он круглые сутки находился в ЦУБе, исправно поддерживая в нем температуру, что было соверщенно необходимо, поскольку жильцы-офицеры днем отсутствовали, находясь на службе, а ночью спали. Ввод централизованной котельной еще только планировался, да и невозможно было подвести от нее к каждому вагончику теплопровод, тем более, что они постепенно должны были заменяться бараками. Таким образом он, и сотни других ему подобных, денно и нощно лазили по жилому городку и окрестной тайге в поисках дров, вливаясь в состав своих рот только на время приеме пищи. Все было законно, и в то же время, все было незаконно! Незаконно, потому что ни одно штатное расписание не предусматривало должностей солдат-истопников вагончиков и все эти исломовы, хабибуллины и магомедовы должны были трудиться вместе с отделениями на производстве, ковать, так сказать, ракетно-ядерный щит страны. Все, начиная от начальника УИРа полковника Концевича до самого последнего, официально признанного дебилом рядового Километа, понимали, что это неправильно, что так быть не должно, что сибирская тайга и вагончик-прорабка, переоборудованный под жилье – вещи несовместимые… Но по-прежнему истопники числились малярами, сантехниками, каменщиками и состояли в списках производственных бригад, по-прежнему нормировщики рассчитывали объемы работ исходя из мнимого числа работающих, и по-прежнему считалось, что всякий солдат, находящийся на территории жилгородка без пропуска, является нарушителем. При всем при том пропуска, естественно, никому не выдавались.