Евгений Связов - С распростертыми объятиями

Одна часть меня, содрогаясь от омерзения, пыталась распознать, к какой породе относиться это существо. Существо, самец, было нагим – как и все, испытавшие перенос через прорыв реальности. Оно было гладколицым и темноволосым, как сэльф, и непонятно коренастым: слишком тонким для гнома, и слишком грузным по любым сэльфиским меркам. Он был волосат… простите – его шкура была покрыта редкой шерстью, в три-четыре раза реже, чем у равнинных троллей в период солнца. Он был пузат, как болотный гоблин. Но не так жирен – на ногах и руках просматривались мышцы, не уступающие мускулатуре боевого орка. Черты лица от меня ускользали. Я опасался смотреть на них, чтобы не перегрузить сознание лишними деталями.

Второй поток моего внимания стремительным ручьем промывал частички памяти в надежде найти крупицу ответа на вопрос: при каких обстоятельствах существо не испытывает расслоения на тело и сознание при переносе? Я не нашёл готового ответа на этот вопрос, и внимание моё превратилось в ветер, подхвативший невесомые былинки моих знаний и закруживший их в хороводе попыток сложить их в предположение.

Третья часть моего внимания поверх стрелы следила за тем, что делает пришелец, дабы не пропустить начало атаки. Как я уже сообщил высокому совету, у меня были основания полагать, что пришелец меня заметил, и я счёл достойным пребывать в готовности к атаке.

Четвёртая часть моего внимания препятствовала прорыву реалий материального мира в мой внутренний мир.

Расспрашиваемый поднёс ко рту стиснутый побелевшими пальцами кубок, и оросил горло влагой. Цепочка, охватывающая кисти, тихонько звякнула по золоту кубка. Допустив нарушение этикета, Расспрашиваемый сделал второй глоток и уронил руки с кубком на колени.

– Боюсь, что с четвёртой задачей я справился не полностью. Для меня очевидно, что в моё мышление проник принцип адекватного противодействия. Кроме этого, я упустил из виду, что в зале, помимо моего мысленного пространства и пространства нашей вселенной присутствует мысленное пространство пришельца. Я просто не смог расценить его как мыслящее существо, и создал ответное усилие отторжения на изливаемую им инородность. Таким образом, через двадцать секунд контакта я попал под воздействие размытия границ реальностей, и моё мысленное пространство оказалось связанным с мысленным пространством пришельца.

Лишь на краткий миг я заглянул в его сознание, а потом отпрянул, поражённый диким сплетением незнакомых форм, охватывающих весь диапазон бытия от нестерпимой гнусности и уродливости до вещей, которые я мог бы назвать прекрасными, не будь они столь чужды привычному мне. Затем я… возможно – мы оба, поскольку он так же коснулся меня, отграничили контакт до уровня понимания громких мыслей. И я, дабы не выдать себя, пришёл к мысленному молчанию. Позволю обратить внимание высокого совета, что в тот момент, и в любой из многих последующих, я полностью понимал, что в момент его смерти я скорее всего, полностью сойду с ума от того, что его рвущийся на осколки мир предсмертным криком ворвется в меня и изорвёт мою реальность. И моя неуверенность в том, смогу ли я донести свою память до вас, постоянно удерживала меня от убийства этого существа. И только в первые минуты, зная лишь то, что предо мной существо, видевшее внутренний мир Старшего Патрульного, я сомневался, соразмерны ли важность донесения до вас знания об этом существе с важностью сохранения его жизни. Увиденное в последующие недели лишило меня права сомневаться… да-да, прошу простить меня за запутывание времени рассказа.

Расспрашиваемый несколько секунд изливал задумчивое молчание. Затем продолжил говорить спокойным голосом, лишь слабо и смутно отличимым от положенного традицией Расспроса:

– Итак, я стоял у темноте у стены и слушал мысли пришельца. Я был готов перепрятаться, поскольку мне было очевидно, что факт моего существования пришельцу очевиден. Я ждал лишь начала его движения, чтобы спрятать в нём шорох своих шагов.

Я ошибся. Пришелец, в момент смешения мыслей схватившийся за голову и присевший на корточки будто справить нужду, около полминуты смотрел внутрь себя. Потом он встал и оглядел помещение. И я услышал его первые мысли наружу.

Он сомневался в реальности происходящего. Я смутно видел то, что создавало сомнения: с одной стороны, какой-то чужой опыт, не закреплённый собственными усилиями, позволял его разуму принять увиденное. С другой стороны – шок от внезапности перемещения оттуда сюда препятствовал его разуму воспринять окружающее.

Потом он пробурчал что-то на своём языке, похожем на смесь гномьего с орочьим. Мысль, вложенная в эту фразу, меня потрясла. Пришелец был постоянным потребителем какого-то вещества, помогающего держать под контролем потоки эмоции и мысли. Я почуял, что время принять очередную дозу уже прошло, и его мысли погружаются в туман неконтролируемости и отсутствия самооценки.

Если позволит высокий совет такое сравнение, в общем и целом состояние пришельца весьма напоминало состояние орка-мародёра, напичканного зельями до состояния, в котором он перестаёт отличать реальный мир от иллюзии, которую ему формирует и показывает шаман. При этом пришелец относился к окружающему именно как к иллюзии, а не как к реальному миру. И контакт с моим разумом он воспринял как получение от источника иллюзии информации об этой иллюзии!

Мне трудно передать всю глубину самоомерзения и боли, постигшей меня от осознания себя Кукловодом. Внимание моё отвлеклось на удержание этого ощущения в себе, и я ослабил блокирование мыслей и эмоций от пришельца. И стал ощущать его более полно.

Видимо, мои попытки удержать это ощущение в себе не увенчались полным успехом – взгляд и слух мои отметили, что пришелец вздрогнул и буркнул что-то очень эмоциональное. Что-то очень бешеное, безумно и жёстко разрывающее контакт с той частью его разума и реальности, в которую попала моя горечь и боль от ощущения себя Кукловодом. Потом…

Расспрашиваемый прервал нить рассказа, чтобы сделать глоток.

– Потом я почувствовал, что он столь же безумным усилием восстановил контакт с этой мыслью, и сформировал ей ответ. Этот ответ беспрепятственно ворвался в мой разум, оцепенив и окаменив его вспышкой нестерпимой боли от удара чуждой реальности. Несколько мгновений я стоял в темноте у стены, охваченный его мыслью: «все, кто общаются, в той или иной степени являются Кукловодами в отношении друг друга. Почему бы не быть лучшим?». Моя реальность разрывалась на части столкновением мыслей: понимание, что любое мыслящее существо остается воистину мыслящим только до тех пор, пока само принимает решения о своей жизни… да-да, простите. Конечно же, мне нет смысла утруждать внимание высокого совета очевидным. Я всего лишь хотел донести мысль, что в те неимоверно долгие и страшные секунды я продолжал осознавать истинность этих истин. И наравне с ними осознавал истинность иной точки зрения: каждое мыслящее существо имеет цели, хотя бы в малом отличные от целей другого существа. И любое существо так или иначе вынуждает другое существо отклоняться от своих целей, и действовать вопреки им.