Александр Рогинский - Сонные рыбы

Но она у меня приватизированная, так что нельзя меня выселить, признав неплатежеспособной.

Последнее слово Лукерья выговорила с трудом и посмотрела на Таню.

– Мне нужна хозяйка здесь, кто бы меня мог защитить. Я не хочу умирать на чужбине. Здесь я живу со всеми своими, пусть они и умерли.

Я с ними разговариваю, иногда и всплакнешь. Говорят, слезы женщине продлевают жизнь. А я еще хочу пожить. Любопытно, что будет дальше. Вот кем ты, Танечка, например, станешь. И выйдешь ли замуж. Парень есть, конечно.

– Нет парня, – сказала Таня и села за овальный дубовый стол с резными обечайками.

Детская писательница также села и облокотила голову о руки, устремив на Таню глаза.

– Таким как ты с парнями очень трудно. Ты честная и добропорядочная девушка, а они нынче гоняются за вульгарными и намазанными. Не смотрят, что в душе.

– Так, наверное, всегда было, – сказала Таня, вспоминая, что же ее зацепило при уборке квартиры, что она не может свободно мыслить.

С ней такое бывало: что-то увидит интересное и тут же забудет, а потом это «что-то» не дает прохода мыслям. И разговариваешь потому частенько невпопад.

Таня вспомнила. На большом книжном шкафу в библиотеке стояла картина – портрет мужчины в военной форме.

Лицо военного показалось Тане очень знакомым. И еще она отметила очень добротную живопись. Не мазня какая-то, а хорошо грунтованное полотно, покрытое точными мазками.

– Я видела в кабинете на шкафу портрет военного, – сказала Таня. – Вы не скажете, кто это? Мне показалось лицо очень знакомым.

– Конечно, знакомое. Это ведь твой отец.

– Как вы сказали? – онемевшим голосом произнесла Таня.

– Я сказала, что это твой отец. А я сижу тут и жду, увидит кровушка родную кровушку или нет. Даже сердце забилось сильно.

Ты мне водицы принеси.

Таня встала и, как во сне, пошла на кухню, набрала в огромную черную от накипи изнутри чашку воду из крана.

Лукерья сделала короткий глоток, словно не воду пила, а огонь, легко вздохнула.

– Теперь-то тебе все и расскажу. А ведь несколько лет ждала этого момента. Все никак не решалась. Я ведь твоя бабушка, а это мой сын, следовательно, твой отец.

Таня сорвалась с места и побежала в библиотеку. Вернулась через несколько минут.

– Да, очень похож. Я у мамы видела фотографию, но плохую, там отец вместе со своим братом.

– Аркадием. Старший военным врачом был. Та фотография и у меня есть. А портрет написан моим братом, он был известным художником и очень любил твоего отца. У самого детей не было, так он просил меня отдать ему Андрея.

– Андрея? Разве отца звали Андреем?

– Андреем. Это твоя матушка его переименовала, чтобы нам всем насолить, от нас совсем отгородиться.

Твоя мать была очень плохим человеком. Сыну моему изменяла, разорила его совсем. Я прокляла ее, на порог не пускала, сама ее порога не переступала. Вот почему ты меня и не знала. Скорее всего, она рассказала тебе, что твой отец погиб, а родственников у него нет.

– Вы правы, – тихо сказала Таня. – Но прошу вас, не говорите так о матери.

– Больше не буду, мне о ней и говорить нечего. Ее Бог наказал, и ты это знаешь.

Таня сейчас была вне своего тела. Все, что произошло за какой-то час, не умещалось в сознании и выталкивало из телесной оболочки.

– Теперь ты понимаешь, почему я появилась у газетного киоска?

– Да, понимаю. Нехорошо всю жизнь питать злость к людям, даже если они и сделали в свое время тебе плохо. Надо уметь прощать, иначе черная энергия вернется к тебе.

– Да ты меня уже и учишь. А я ожидала, что набросишься с вопросами, что да как? А ты…

– Бабушка, на земле живут разные люди. Вы сами сказали мне про мое лицо. Я ничего про себя говорить не хочу. Я такая, как есть, делаю все, чтобы стать еще лучше. Но срываюсь, а потом за свои срывы страдаю.

– Ты вся в отца. Вот кто спуску себе не давал. Я ему постоянно говорила, выкинь из головы, а он никак успокоиться не мог, все казалось ему, что обидел человека ни за что ни про что.

– Я про отца ничего не знаю. Мама так внезапно умерла. Обещала все рассказать об отце, когда у меня будет ребенок.

– Дочери ни слова не сказать об отце. И все потому, что шлендра. У нее еще был ребенок, но она от него избавилась.

Таню эта новость никак не тронула. Она смотрела на Лукерью и понимала, что ненависть к ее матери у этой старой женщины еще ярко горит. И любые ее слова будут пропитаны ядом.

А решилась она пойти к газетному киоску, в котором Таня всегда покупала прессу потому, что одиночество ее доканывало. К тому же нависла угроза потери квартиры. Страх и пригнал ее к своей внучке. А так бы до смерти не напомнила о себе. На лице это написано.

А ведь сочиняла детские книжки. Целый шкаф этих книг в библиотеке стоит. Надо почитать. Но все равно, детский писатель должен быть очень добрым.

– Ну что же, пора и чайку попить.

Ты посиди тут, а я быстро, у меня чайник электрический.

Таня осталась одна. На нее навалилась густая тишина. Ей доводилось по работе в разных домах бывать. Заметила, что особенно отличаются помещения, в которых люди живут, качеством тишины.

В одном случае она звенит от пустоты, в другом, как сейчас, насыщенная, многослойная. Если надолго остаться одной, то обязательно услышишь чьи-то голоса. Да и сейчас, пока Лукерья готовила чай, слышались легкие вздохи и шорохи.

Это вещи разговаривали.

Таня несколько месяцев назад написала первую свою статью по науке. Раньше писала на злободневные темы, куда редактор пошлет.

Даже о проститутках приходилось – ночных бабочках на Окружной дороге. А вот недавно ее отдел соединили с отделом науки в целях экономии.

И она сделала первое интервью с молодым ученым, занимающимся проблемами Тунгусского метеорита.

Ученый утверждал, что это был не метеорит вовсе, а космический корабль одноразового использования. И что он готовил условия для высадки большого десанта.

После этого интервью Таня ходила, как чумная, даже голова разболелась. Очень похоже на состояние от присутствия Лукерьи. Что-то в молодом ученом и старой детской писательнице было общим.

И тишина в этой квартире особенная. Какая-то шелестящая, словно шепотом кто-то разговаривает. И одновременно очень тихо.

И Лукерья говорила, что разговаривает со своими родными.

Таня поймала себя на мысли, что упорно не называет отчество Лукерьи. Что-то здорово сопротивляется. Верить ли ей, что она родная бабушка, может, все это мистификация?

Как-то все очень странно. Вдруг возникает на ее пути старуха, которая просит ей помочь. Затем она приводит ее в дом…

Таня не успела углубиться в размышления, Лукерья внесла золотой поднос с маленьким чайником, двумя большими красными чашками и вазочкой печенья.