Рэй Брэдбери - У нас всегда будет Париж (сборник)

– Самый легкий заработок за всю мою жизнь, – сказал мистер Бентли.

– Это мы еще посмотрим. Вы монетки-то держите при себе. Они вам скоро понадобятся.

Мистер Бентли словно в полусне вернул десятицентовики в карман жилета. Не иначе как перемена ветра вдруг повлияла на температуру его мыслей. В какой-то миг внутренний голос спросил: «Ну как, способен ты пойти на убийство? Или слабо?»

– Скрепим наш уговор, – сказал мистер Хилл.

Его рукопожатие было холодным и цепким.

– Не возражаю.

– Ладно, жирный червяк, приятных снов, – бросил мистер Хилл, поднимаясь с кресла.

– Что? – вскричал мистер Бентли, пораженный не столько грубостью, сколько внезапностью этих немыслимых слов.

– Спи спокойно, червяк, – повторил мистер Хилл без тени смущения.

Его пальцы забегали по пуговицам летней рубашки. Глазам мистера Бентли открылся впалый живот. На нем виднелся застарелый шрам. Похоже, это было пулевое ранение.

– Ясно тебе? – сказал мистер Хилл, глядя в вытаращенные глаза тучного человека, приросшего к креслу. – Мне такое пари не в диковинку.

Входная дверь тихо затворилась. Мистер Хилл скрылся в доме.

Когда на часах было десять минут первого, у него в комнате все еще горел свет. Мистер Бентли долго маялся в темноте без сна, но в конце концов на цыпочках выбрался в коридор – и уперся глазами в мистера Хилла. Тот не удосужился прикрыть дверь своей комнаты и теперь стоял перед зеркалом, похлопывая, оглаживая и пощипывая свое туловище то в одном месте, то в другом.

А про себя, не иначе, говорил: «Полюбуйся! Смотри сюда, Бентли, и вот сюда!»

И Бентли смотрел.

Грудь и живот Хилла были обезображены тремя круглыми шрамами. В области сердца тянулся длинный шов, а на шее – короткий рубец. Спину испещрили устрашающие борозды, как будто дракон рвал ему кожу своими когтистыми лапами.

Мистер Бентли даже прикусил язык и растопырил руки.

– Входи, не стесняйся, – сказал мистер Хилл.

Бентли не шелохнулся.

– Спать пора.

– А я вот любуюсь. Тщеславие, тщеславие.

– Столько шрамов, одни шрамы.

– Да, есть маленько, это правда.

– Живого места нет. Боже мой, впервые такое вижу. Откуда они?

Раздетый до пояса, Хилл продолжал разглядывать, ощупывать и ласкать свой торс.

– Неужели даже теперь не допер?

– Говори толком!

– Пораскинь мозгами, старик.

Он сделал вдох и выдох, опять вдох и выдох.

– Чем могу служить, мистер Бентли?

– Я пришел, чтобы…

– Не мямли.

– Комнату придется освободить.

– С чего это?

– К нам приезжает мать моей жены.

– Вранье.

Бентли закивал.

– Допустим. Вранье.

– Почему прямо не сказать? Решил от меня избавиться – и точка.

– Вот именно.

– Потому что ты меня боишься.

– Нет, вовсе я не боюсь.

– А если я скажу, что не собираюсь отсюда съезжать?

– Ты этого не скажешь.

– Почему это? Считай, я уже сказал.

– Нет-нет.

– Что у нас будет на завтрак – неужели опять яичница с беконом? – Он склонил голову набок, изучая короткий шрам.

– Прошу тебя, пообещай, что уедешь, – взмолился мистер Бентли.

– Нет, – отрезал мистер Хилл.

– Пожалуйста.

– Напрасно пресмыкаешься. Не делай из себя идиота.

– Что ж, если ты намерен остаться, давай отменим пари.

– Это как?

– Да вот так.

– Боишься самого себя?

– Нет. Ничего я не боюсь!

– Шшш. – Хилл указал на стену. – Женушку не разбуди.

– Давай отменим. Держи. Вот моя ставка. Ты выиграл!

Как безумный, мистер Бентли рылся в кармане, пока не извлек две монеты. Он с досадой швырнул их на комод.

Но мистер Хилл по-прежнему оглаживал свой живот.

– Забирай! Ты выиграл! Да, я готов пойти на убийство, готов, признаю.

Немного выждав, мистер Хилл не глядя опустил руку на комод, ощупью нашел монеты и позвенел ими в ладони, а потом протянул хозяину:

– Забери.

Бентли отступил к порогу.

– Я не возьму!

– Забери.

– Ты же выиграл!

– Спор есть спор. Он таким способом не решается.

Хилл шагнул к Бентли, бросил монеты ему в карман и похлопал сверху. Бентли попятился в коридор.

– Я пари заключаю не просто так, – сказал Хилл.

Бентли не мог отвести взгляд от жутких шрамов.

– Сколько же человек ты втянул в этот спор? – вскричал он. – Сколько?

– Увидимся за завтраком, – бросил мистер Хилл.

И захлопнул дверь. Мистер Бентли остался стоять за порогом. Даже сквозь закрытую дверь он видел эти шрамы, как будто его зрение и мозг обрели дар ясновидения. Шрамы от бритвы. От лезвия ножа. Они проглядывали сквозь дверное полотно, как глазки на старых досках.

В комнате погасили свет.

Окаменев над телом, он слышал, как проснулся дом, как по лестнице застучали шаги, как разнеслись крики, полустоны и шорохи. Вот-вот сюда нагрянут люди. Завоют сирены, завертятся красные мигалки, захлопают дверцами машины, у него на толстых запястьях щелкнут наручники, начнутся допросы, и его бледное, недоуменное лицо будут обшаривать чужие взгляды. Но пока он стоял над телом и водил по нему ладонями. Пистолет упал в высокую, душистую ночную траву. Воздух был все еще заряжен электричеством, но гроза уходила, и к нему вернулась способность видеть происходящее. Его правая рука сама по себе суетилась, как слепой крот, и долго попусту рылась в кармане, пока наконец не нашла то, что искала. И тогда он почувствовал, как его нешуточная масса потянулась к земле, осела и едва не рухнула на недвижное тело. А слепая рука потянулась, чтобы закрыть вытаращенные глаза мистера Хилла, и на каждое остывающее, сморщенное веко положила новенькую блестящую монетку.

Позади хлопнула дверь. Вскрикнула Хетти.

Он обернулся к ней с тоскливой улыбкой.

– Вот, проиграл пари, – услышал он свой голос.

Ночью было холодно, а часа в два поднялся легкий ветер.

На деревьях задрожала листва.

К трем часам ночи ветер набрал силу и стал роптать под окном.

Она первой открыла глаза.

Тогда и он по непонятной причине заворочался в полусне.

– Не спишь? – спросил он.

– Нет, – ответила она. – Звуки какие-то послышались – крик, что ли.

Он поднял голову.

Издали долетал тихий плач.

– Слышишь? – забеспокоилась она.

– Ты о чем?

– Что-то вроде как плачет.

– Что-то? – переспросил он.

– Ну, кто-то, – сказала она. – Призрак, не иначе.

– Не выдумывай. Который час?

– Три ночи. Самое жуткое время.

– Почему жуткое? – спросил он.

– Помнишь, доктор Мид в больнице нам с тобой рассказывал, что в этот час люди сдаются, прекращают борьбу. На это время суток приходится больше всего смертельных случаев. Три часа ночи.