Олег Рой - Однажды мы придем за тобой

Так вот, о персонаже. Он в этой игре считается божеством и лично не появляется, но зато у него масса симпатичных сторонников. Этот дедушка, как его именуют упоротые игроки, характерен тем, что насылает на людей разные болячки и мутации, не со злобы, так, по приколу. Вот им я бы с удовольствием стала! Тогда бы меня сторонились и не ездили по ушам, мозгам и так далее. Люди, ну на хрен я вам нужна, зачем каждый, буквально каждый пытается меня исправить?! Даже, блин, скинхед, который трезв бывал по большим праздникам (в смысле, когда трезвый, тогда и праздник), и тот туда же. «Мы ведь для твоего же блага…» Откуда вы знаете, какое оно, мое благо? Если я скажу, что мое благо – вывалявшись в снегу, забраться в натопленную микроскопическую избу, вы поверите?

Нет, вы будете навязывать мне свое благо. А вы спросили, чего я хочу? Чего добиваюсь? Да я и сама этого не знаю, вы не дали мне возможности это понять.

Можете вы просто оставить меня в покое?

…Есть у меня такое неафишируемое развлечение. Кто-то занимается самоудовлетворением в сексуальном смысле (меня это никогда не привлекало, как и сам секс), а у меня собственный психологический онанизм. Сначала, когда я была поменьше, я представляла, как с моими врагами происходит несчастный случай – машина там сбивает… в лучшем случае. Со временем я стала изобретательнее. А потом появился Горацио (тот взрослый обормот, который играет в солдатиков) и показал мне армию Чумных десантников, рассказав попутно об их божестве. Няяяя-ам, я почувствовала тогда нечто сродни оргазму, правда. Кровь прилила к лицу, я была как пьяная.

Это же просто мечта!

С тех пор я представляла, как подхожу и нежно касаюсь чьего-то плеча. Прикосновение смерти – оно ласковое. Смерти незачем быть жестокой. Может, она даже и сострадательная, ведь никто не видит столько боли и мерзости, как этот персонаж…

Я касаюсь легонько, кончиками пальцев, – и чувствую, как по венам жертвы пробегают первые арьергардные отряды моих армий (военной терминологии я у того же Горацио нахваталась), как они сталкиваются с рядами фагоцитов, клеток-киллеров. Безнадежное сопротивление! Мои орды сильнее, мои армии неисчислимы и непобедимы.

Лишь несколько часов спустя жертва начинает что-то ощущать – температуру, сухость во рту, позывы ко рвоте, с этого времени болезнь быстро прогрессирует, она, словно неделями голодавший тигр, дорвавшийся до мяса, пожирает здоровье жертвы. Тело несчастного покрывается отвратительной коричневой сыпью, или фурункулами, или даже чумными бубонами; изо рта течет слюна или слизь, глаза слезятся, жертве становится все хуже, хуже…

О, я чертовски изобретательна в описании симптомов болячек и самого процесса умирания! Я даже обзавелась каталогами инфекционных болезней, чем, к сожалению, дико обрадовала своих приемных родаков – они подумали, что я «взялась за ум», и завалили меня подарками. От голографического планшета «Вертю» со стразами (мерзость такая, я имею в виду стразы, а не планшет) до тяжелых и аляповатых иранских золотых браслетов. Интересно, никакой восточный ювелир еще не додумался до золотых кандалов? Стильно, прикольно и очень в тему.

Не буду врать, предательская мыслишка капитулировать засела у меня в голове очень плотно. Болячки оказались удивительно интересной темой; конечно, в любом случае я была на стороне инфекции. Человеческое тело так уязвимо – от кожных покровов до костного мозга… Постепенно у меня появились и новые любимцы: злокачественные и перерождающиеся опухоли, токсины, паразиты… Муррр… Читая про какого-нибудь, прости, милостивый, глиста, я испытывала такое же волнение, как прыщавый подросток от просмотра «Глубокой глотки».

С одной стороны, учеба в меде сулила мне более близкое знакомство с моими дорогими пиявочками, инфекциями, кишечными полипами, тетродотоксинами и меланомами, но с другой – мне ж потом придется, наступив на горло собственной песне, со всем этим бороться. И даже если я не стану сама никого лечить, ограничившись исследованиями, кому пойдут эти исследования? Конечно, тем, кто будет со всем этим бороться.

Я чувствовала себя предателем. Не рода человеческого, нет. Предатель – это тот, кто злом воздает за добро, но человеческий род не сделал мне ничего такого, что я считала бы добром. Чудовищная неблагодарность, правда? Так вот, мне плевать, как вы это расцениваете! Я слыхала японскую сказку о принце и лягушке. Принц решил спасти лягушку из болота и едва ее не угробил. Дорогие мои, пытаясь делать кому-то добро, подумайте, нужно ли ему это, ведь его понимание добра может кардинально отличаться от вашего…

Не могу сказать, что моя точка зрения была для меня догмой, не подвергаемой сомнению. Не верю, что есть люди, настолько убежденные в своей правоте, что вообще никогда не сомневаются. Сомневалась и я. Вдруг я ненормальная? Ни один безумец не скажет, что он ненормален. И потом… если со мной все хорошо, почему мне так плохо? Плохо без видимых причин. Я не голодаю, не нуждаюсь, не больна и не увечна. Внешность у меня – дай бог каждой. Фигурка, ножки, волосы… мордаха, может, немного глуповата, но в хорошем смысле этого слова, мужикам такие нравятся. Тем более при таком наивном выражении мармызы и телячьем взгляде анимешно больших и стереотипно голубых глаз никто не ожидает от меня западло… тьфу, ну вот, опять…

Говорят, Вселенная всегда дает ответ на вопросы, которые тебя тревожат, надо только жить с широко открытыми глазами и внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг. Считается, что это – идеалистическая фигня, но, как мне кажется, дыма без огня не бывает – если люди ходят за водой к колодцу, значит, вода в нем есть. До тренажерки я иду пешком, потому что брать машину и ехать растрясать телеса могут только полные утырки. Так вот, по дороге я столкнулась с интересным персонажем. Персонаж был словно специально создан для запугивания невинных девочек-подростков – здоровенный накачанный афробританец, черный, как задница дьявола, и лысый, как бильярдный шар. Отсутствие волос на башке этот ньюбиан компенсировал вьющейся бородой, довольно густой для чернома… в смысле, представителя африканской расы. К тому же один глаз этого типуса был прикрыт повязкой, черной, а потому сливавшейся с кожей, а белок второго так явственно с этой чернотой контрастировал, что мужчина казался мифическим циклопом, только скособоченным. Одет он был в пальто мерзкого коричневого цвета. При виде меня мужчина широко улыбнулся (зубы у него были хорошие, либо свои, либо дорогие имплантаты) и полез за пазуху.

Я шагнула назад и, должно быть, попала ногой в ливневик – лодыжку пронзила острая боль, но я, стиснув зубы, удержала равновесие. Мужчина, не меняясь в лице, метнулся ко мне… нет, не метнулся, он двигался плавно, как хищник, как черная пантера, хотя пантера грациозна, а этот скорее походил на оживший шкаф Викторианской эпохи. Он схватил меня за плечо своей лапищей – удивительно, его хватка была сильной, но не причиняла боли, и сказал с почти незаметным акцентом: