Роман Кузьма - Раскалённые сердца

Так или иначе, но полупрозрачная тварь уже не могла спасаться при помощи длинных прыжков, уносивших её чуть ли не на противоположный край арены. Загнанная в угол и прижатая к стене, «вошь», казалось, была обречена. Но нет: едва противник, ужасающе огромный, наклонился, чтобы покончить с ней, «дьявольская вошь», будто оправдывая своё имя, с неожиданной злобой, издав щёлкающий звук, более всего похожий на боевой клич, прыгнула вперёд. Избежав острых, как нож, серповидных внешних клыков луззилагна, белая тварь запрыгнула ему на морду и, не медля ни секунды, вонзила жало, дотоле незаметное, прямиком в большой, как окно, глаз, из которого немедленно брызнула пурпурная вязкая жидкость. Луззилагн дико взревел от боли; ничего подобного даже столичные зрители, наблюдавшие самых диковинных и причудливых животных, в своей жизни не слышали. Выпустив из лап цепь, на которой сидела «дьявольская вошь», луззилагн, покачиваясь, пошёл назад; наконец, ноги перестали его слушаться, и он упал на спину, громко всхлипывая. Не прошло и минуты, как его агония, представлявшая собой не менее отталкивающее зрелище, чем недавний триумф, окончилась.

Трибуны, некоторое время пребывавшие в растерянном молчании, сначала робко, а затем — со всё нарастающей энергией, стали аплодировать. «Дьявольская вошь», словно поняв, что овации адресованы именно ей, радостно плясала по арене, пока её не утащили обратно, в мрачное подземелье, где ей предстояло пребывать вплоть до следующего поединка.

Гней, загадочно улыбаясь, принял от Тиберия выигрыш. Несколько разочарованный неудачной ставкой, купец, тем не менее, признал, что зрелище того стоило.

Мысленно ругая себя за то, что не купил более дорогое место в ряду, где компанию ему составили бы куда более приличные люди, Тиберий всё-таки не удержался и спросил у Гнея, может ли тот предложить ему достаточно приятную партию на вечер, чтобы как-то скрасить горечь поражения.

Ухмылка сутенёра, которая, казалось, не сходила с его лица, только меняя значение в диапазоне от угодливого до зловещего, стала заметно шире.

— Конечно, уважаемый Тиберий. Зрелище — для бедных. Состоятельные люди вправе получить более осязаемые удовольствия.

Виллем ван Хойтен почувствовал, что он снова в реальном мире. Ментографические иллюзии исчезли вместе с нанобиоархитектурой, формировавшей во время сеанса единое целое с корой полушарий его головного мозга; он снова был у себя дома, в мягком кресле, ощущая запах собственного пота, пропитавшего футболку, и перегревшихся наносхем домашнего электронного комплекса. Бесчисленные наносоединения убрались внутрь провонявшего шлема, который он держал в руках; частью они остались в его теле, чтобы расщепиться на вполне усваиваемые организмом органические частицы — так, по крайней мере, утверждала реклама — и пополнить запасы исходного сырья для аминокислот и микроэлементов.

Ван Хойтен посмотрел на экран, разыскивая идентификационные значки остальных участников игры. Брезгливость и тошнота, вызванные длительным пребыванием в виртуальном теле «дьявольской вши», боролись в нём с упоительным чувством победы. Интерактивная игра «Империя Скардлайм и Царство Тьмы», каждый из эпизодов которой собирал десятки миллионов участников по всему миру, стала его главным развлечением в последние, наполненные праздностью, месяцы.

— Сегодня я побил тебя, Джек, — сказал ван Хойтен, включив аудио-соединение с нужным значком.

— Да, конечно, бледнолицее насекомое. До следующего раза.

— Пока, — устало выдавил он. Остальные участники к тому времени уже отключились, оставив на экране приветственные сообщения.

Глядя пред собой несколько минут подряд, он понял, что едва соображает, и приказал допотопному монитору отключиться. После возвращения из космоса демобилизованный ван Хойтен всё ещё не нашёл себе работу, отчасти из-за продолжительного курса реабилитации, причиной которому были пережитый во время Марсианской войны стресс и утрата физической формы, вызванная длительным пребыванием в невесомости. Ещё большую роль играла изменившаяся система ценностей, уже не позволявшая ему смотреть на мир по-прежнему. Ван Хойтена призвали в самом конце войны, когда Объединённые Вооружённые Силы Земли были вынуждены прибегнуть к мобилизации, чтобы компенсировать потери в живой силе в «искусственных войсках». Он прошёл необходимую подготовку, заключавшуюся преимущественно в ментоусилении некоторых условных рефлексов, и один раз побывал в бою. Потом, вернувшись на Землю, он нередко удивлялся тому, как реагируют штатские на его форму с нашивками, свидетельствующими о том, что их владелец воевал и был ранен. Единственное столкновение с противником, в котором он участвовал, произошло на марсианской орбите, и закончилось трагически — транспортник под названием «Окинава», перевозивший батальон десантников, к которому был ван Хойтен и его товарищи, взорвался, поражённый ракетой противника. Никто из них никто так и не увидел врага и не побывал в настоящем бою, воспетом пропагандой. Более того, подавляющее большинство находившихся на борту людей даже не успело сообразить, что именно произошло. По счастливой случайности ван Хойтена не разорвало на куски, а лишь отбросило взрывной волной в открытый космос, дважды при этом ранив — в левое бедро и грудь. И вновь ему повезло: осколочные ранения не были смертельными, а системы жизнеобеспечения скафандра остались неповреждёнными, что позволило умной машине спасти хрупкий человеческий организм. Самозаклеивающаяся ткань мгновенно восстановила герметичность скафандра, а раны были закрыты временными повязками из подвижного нанобиопластыря, сырьё для которого хранилось непосредственно в подкладке скафандра. Тем временем встроенный нанонейтрифонный маяк автоматически подал сигнал бедствия, взывая о помощи. Не прошло и четверти часа, как ван Хойтена, блаженно улыбавшегося от лошадиной дозы болеутоляющего, вколотой мягкосердечным медицинским блоком скафандра, забрала одна из носившихся повсюду в великом множестве спасательных шлюпок. Ещё когда он пребывал в космическом госпитале, поступило известие о том, что заключено перемирие. Так ван Хойтен, подобно остальным раненым, в один момент превратился в штатского. Это было странное зрелище — наблюдать за реакцией обитателей палаты, когда они узнали о конце войны: кто-то ругался и потрясал руками, зачастую прошедшими ампутацию, и проклинал правительство, кто-то плакал, испытывая смешанные чувства — гордости за Землю, что выглядело настоящей глупостью в таких обстоятельствах, облегчения от того, что всё закончилось — и лёгкого разочарования, вызванного нелепым ранением на самом пороге победы. Были и такие, кто смеялся, нередко с истеричными нотками в голосе — одного, полного, рослого парня из Кентукки по фамилии Севедж, смог успокоить только укол снотворного, сделанный спешно прибывшим на место события нарядом санитаров. Наиболее поразительным в таких обстоятельствах стало поведение уже немолодого сержанта, отслужившего едва ли не два десятилетия: кисло улыбнувшись, профессиональный вояка пробурчал что-то себе под нос — и прошествовал в туалет. С того самого момента для ван Хойтена началась долгая дорога обратно, в мирное общество. Как ни странно, но несколько месяцев в тренировочном лагере для новобранцев, считанные недели в космосе, из которых лишь одна-единственная секунда была «боем», а всё остальное — «подготовкой» и «лечением», полностью разорвали его былые связи с нормальным миром. Здесь, на «гражданке», однако, люди и далее жили нормальной, полноценной жизнью: никто ни на кого не орал, требуя молниеносного исполнения дурацкого приказа, а те, кто так поступал, считались преступниками или сумасшедшими. Ван Хойтену, получившему звание второго лейтенанта резерва, поначалу было трудно привыкнуть к тому, что никто, даже последний сопляк — он никак не мог отучить себя от подсознательной оценки «нижние чины», — не отдаёт ему честь, проходя мимо. Его «удалённый» терапевт, по совместительству оказавшийся психиатром, во время одного из сеансов ментотрансляции, прямо указал ван Хойтену на то, что эти психологические проблемы связаны с утратой работоспособности — он попросту разнежился, пребывая в невесомости, особенно когда лежал на больничной койке в офицерском отделении. Ван Хойтен вспомнил, что огромный космический госпиталь был рассчитан на пять тысяч мест, и многим эта цифра казалась избыточной, ведь, по сведениям разведки, марсианская орбитальная оборона в предыдущие месяцы боёв существенно ослабла. Ван Хойтен мог только предполагать, что она из себя представляла до «ослабления», поскольку в первые же часы вторжения орбитальное пространство оказалось забитым обломками космических кораблей. Госпиталь оказался переполненным, и те, кого ранили в первые минуты генерального сражения, могли считать себя везунчиками, в то время как остальных пристраивали где попало. Ему действительно повезло, если слово «везение» вообще уместно в таких обстоятельствах, но психиатр не имел права так говорить. Этот мерзавец — в представлении ван Хойтена он был полным, лысеющим мужчиной средних лет — паразитировал на таких, как ван Хойтен, ветеранах, получая зарплату из автоматически отчисляемых с их счетов денег, рассуждая о том, как им повезло, что они выжили, и он, дипломированный врач, имеет возможность их консультировать.

Читать дальше