Сергей Лукьяненко - Порог

– Я модифицирован генетически, – с готовностью сообщил высокий юноша.

– Ну а Тедди – системщик, – закончила Мегер. – Очень хороший. Лучший.

– Они дети, – сказал Валентин.

– Неверно. Они кадеты. Они имеют право занимать места по штатному расписанию любого корабля в штатном полете.

– У нас… – Валентин замялся.

– Нештатный полет?

– Нет, обычная миссия по доставке научной группы в систему Невар. Но у нас очень маленький экипаж.

– Я знаю. Допускается замещение курсантами и кадетами до сорока процентов должностей по штатному расписанию.

Валентин покачал головой.

– Вам же нужен мастер-пилот? – вкрадчиво спросила женщина.

– Мисс Мегер, я знаю вашу репутацию и не пожелал бы другого пилота, – искренне сказал Валентин. – Но у нас маленький экипаж…

– Могу я попросить вас на два слова, капитан второго ранга? – спросила Мегер.

Валентин молча отошел вместе с ней. Матиас остался, вежливо заговорив с кадетами. Юная Лючия, похоже, отважно с ним кокетничала.

– Командир, я бы не хотела апеллировать к высшим инстанциям, – сказала Мегер. – Черт… я буду с вами откровенна. В опоздании виновата я.

Валентин вопросительно посмотрел на нее.

– У меня репутация суровой наставницы. Я работала с психологом, она посоветовала проявить заинтересованность в жизни ребят, чтобы наладить эмоциональный контакт перед совместным полетом. Я попыталась, и в результате мы опоздали. Если нам придется задержаться на станции или вернуться на Землю – история всплывет, и я буду выглядеть очень нелепо. Но если мы улетим сейчас, то все более-менее уладится.

– Мисс Мегер, вы уверены в своих детишках? – спросил Валентин.

– Профессионально они готовы к выполнению своих обязанностей. Эмоционально… ну нет, конечно же. Они же дети.

– Честно, – кивнул Валентин.

– Но я буду руководить железной рукой.

Валентин еще раз покосился на троицу отроков. Генетически модифицированный навигатор – это действительно хорошо. Честно говоря, они все были моложе двадцати лет, раньше биоконструирование в этой области не применялось. Жизнеобеспечение… скажем прямо, на новом, но уже серийном корабле проблем с этим не будет. Если откровенно, то основная функция «жизнедела» – улучшать психологический климат на корабле. Красивая девушка, но при этом слишком юная, чтобы за ней начали всерьез ухаживать, – это великолепный кандидат. Вот мальчик-системщик внушал сомнения, он был самым юным, похоже, ему от силы шестнадцать. Но для того, чтобы работать с искусственным интеллектом корабля, надо иметь очень своеобразный склад мышления. Подростковой дури там места нет, там своя дурь, нечеловеческая.

Наверное.

– В каком возрасте вы отправились в первый учебный полет? – спросила Мегер.

– Восемнадцать. Нет, восемнадцать с половиной. Но я был курсант, а не кадет, и это был учебный корабль, рейс длился всего месяц… – Валентин посмотрел Анне в глаза. – Если бы не вы! Мне нужен мастер-пилот. Хороший.

– Я просто лучшая, – без тени улыбки ответила Мегер.

– Еще один момент, – сказал Валентин, помедлив.

– Субординация, – кивнула Мегер. – Понимаю. Вы командир. Вы второй после Бога на корабле, а поскольку я атеист – вы первый. Звание на это не влияет.

Она помедлила и добавила:

– Но если вам потребуется какая-то помощь при подготовке корабля – я могу поговорить с командующим портом. Мы вместе были на «Гепарде».

Мысленно Валентин отметил, что это был очень деликатный способ намекнуть, что на корабль американские кадеты попадут в любом случае.

Примерно в полумиллионе километров над плоскостью эклиптики, на расстоянии астрономической единицы от Солнца, восемьдесят кубических метров пустоты на один хронон стали еще более пустыми.

Фотон, полторы тысячи лет назад испущенный звездой Денеб и имевший несчастье оказаться именно в этой точке пространства, перестал существовать – исчез из реальности в настоящем, будущем и прошлом. Собственно говоря, начиная с этого хронона времени фотона вообще никогда не существовало во Вселенной, он стал гипотетическим фотоном, и все, на что он мог повлиять, претерпело определенные изменения. К счастью, это был очень одинокий фотон, чей путь длиною в полторы тысячи лет никогда, никак и ни на что не повлиял.

А в следующий хронон абсолютная пустота объемом около восьмидесяти кубических метров стала космическим кораблем. Металлическое веретено несколько секунд висело неподвижно относительно центра Галактики, смещаясь сквозь Солнечную систему со скоростью двухсот восемнадцати километров в секунду.

Потом концы веретена засветились призрачным синим светом, и корабль начал стабилизироваться. Вначале – относительно Солнца. Потом, по мере оценки сенсорами ситуации, – относительно Земли.

В центре металлического веретена, в узкой темной камере, наполненной горячей вязкой жидкостью, женщина открыла глаза.

Она знала, что будет человеком, женщиной, возраст ее будет соответствовать двадцати одному земному году, а внешность будет приятна для человеческой расы и не вызовет отвращения у остальных членов Соглашения.

Но куда важнее и удивительнее был тот факт, что она являлась Третьей-вовне.

Она попыталась вдохнуть – человеческие инстинкты требовали воздуха, но разум вовремя остановил ее. Люди не умели дышать водой. Полминуты она ждала, пока формирующий гель всасывался в стены камеры. С кожи он отлипал с мягким чмокающим звуком – она впервые услышала звук, и он показался ей восхитительным. Люди имели пять базовых чувств, в то время как Ракс – шесть, но удивительнее всего было то, что ни одно чувство у них не совпадало.

Звук был первым, что она ощутила.

Звук стекающего геля.

Звук машин, работающих за стенками камеры.

Звук собственного сердца, бьющегося в груди.

Потом пришло осознание того, что еще одно чувство было раньше – осязание. Стекающий с тела гель щекотал кожу. Она протянула руку – упершись в стенку камеры – и ощутила твердую теплую поверхность. Микроскопические поры, втягивающие гель, слегка присасывали палец.

Ощущение было приятным.

В темноте, наполненной звуком, она глубоко вдохнула – и закашлялась. Воздух был холодным и резко пах химией. Запах был не знаком, как и само ощущение запаха, она понимала лишь концепцию. Но что-то неприятное и опасное стояло за запахом. Больница. Анестезия. Антисептика. Смерть.

Чтобы успокоиться, ей пришлось повторить себе несколько раз, что она вообще не обязана умирать.

Запах остался, но ощущение притупилось, стало менее острым. Она приоткрыла рот. Облизнула губы. И новое чувство ворвалось в нее – вкус. Резкий, солоновато-горький. С легкой ноткой гнилостности. И неестественной сладостью, возникающей в самом конце и вызывающей онемение языка.