Сергей Могилевцев - Сокровища Аю-Дага [крымские легенды]

«Никогда, никогда не становитесь крымскими поэтами, — шепчет старик с седой окладистой бородой и морщинистыми заплаканными щеками, — бегите из этого гиблого места, ибо судьба крымского поэта печальна и незавидна! ибо почти каждый крымский поэт встречал на мокром морском берегу, заваленном водорослями и старыми раковинами, выходящую к нему из-за поворота одетую в черную шаль женщину поразительной красоты, которая становилась его Черной музой, и за несколько дней превращала его в дряхлого беспомощного старика, автора двух или трех стихотворных строчек, эдаких крупиц блестящего золотого песка, на которые он существовал потом всю свою оставшуюся жизнь!»

Старый поэт с белой окладистой бородой тянет к своему молодому собеседнику иссохшие и дрожащие от невзгод и вина рука пиита, пытаясь уберечь его от неизбежного, но тот вскакивает на ноги, и — даже не осушив до дна свой все еще полный бокал, покидает литературное кафе, в котором больше находиться не может. Ему претит это сборище местных неудачников и некрофилов, этих ходячих анекдотов и вечных пошляков, претендующих на высокое звание пиита или писателя. Его тянет на волю, на свежий воздух, туда, на берег вечно шумящего и бурлящего Черного моря, заваленного выброшенными из его темных глубин бурыми водорослями, где под крики чаек выйдет ему навстречу из-за поворота, вся в пене и мельчайших капельках морской воды, окутанная сиянием солнечных лучей его Черная муза, которая подарит ему вдохновение, не снившееся еще никому, а потом погубит, превратив через несколько дней в неудачника и жалкого старика, неспособного написать уже ничего. Ибо всякого, кто повстречал на крымских брегах свою Черную музу, ожидает именно такая злая судьба.

2009

Давно это было. Однажды молодой охотник из племени, обитавшего в уединении алуштинской долине, погнался за стадом оленей, поднимаясь вслед за ним по каменистым и крутым отрогам Чатыр-Дага. Постепенно стадо оленей редело, разбегаясь от охотника в разные стороны, и наконец от него осталась всего одна молодая самка, раненная охотником в шею, которая упорно поднималась вверх, непостижимым образом карабкаясь по самым заоблачным кручам, несмотря на то, что из ее раны на землю непрерывно текла горячая алая кровь, покрывая растущие на камнях лишайники причудливыми бурыми пятнами. Наконец раненная оленья самка оказалась у входа в какую-то пещеру, и тотчас же скрылась в ней, а молодой охотник, изнемогая от погони, подошел к темному провалу, ведущему в неизвестные и мрачнее глубины, и, помедлив мгновение, зашел внутрь следом за ней. Ему очень хотелось вернуться домой с добычей, и он был готов рисковать, заранее представляя себе, как входит в свое родное селение, неся у себя на плечах тушу добытого им оленя, а незамужние девушки племени смотрят на него восторженными глазами, и одевают на голову венок, сплетенный из лесных крымских цветов.

Пещера, поначалу узкая и мрачная, постепенно становилась все шире, в ней делалось все светлее и светлее, и наконец молодой охотник, ступая ногами по свежим, еще дымящимся каплям крови, оставленными раненной самкой оленя, вышел в большой, освещенный свечами и бесчисленными факелами зал, в котором сначала из-за обилия цветных разноцветных пятен и многочисленных светильников ничего не увидел. Но постепенно, придя в себя, он обнаружил, что находятся внутри чудесного дворца, стены, пол и потолок которого состояли из переливающихся огнями сталактитов и сталагмитов, а впереди, на большом троне, в окружении блестящей свиты, сидел великолепно одетый и необыкновенно важный вельможа с царской короной на голове. Перед ним на полу в прозрачной окровавленной тунике лежала молодая девушка, в шею которой была воткнута острая оперенная стрела. Это была стрела из колчана молодого охотника, которой он ранил убегающую от него самку оленя. Охотник похолодел от ужаса, и понял, что попал в очень плохую историю, и что, возможно, часы его жизни уже сочтены.

Мрачно смотрел на молодого охотника сидящий на троне вельможа с золотой короной на голове, словно проникая в самую его душу, и наконец-то сказал:

— Ты видишь перед собой, дерзкий и наглый смертный, Владыку Чатыр-Дага, царя этой величественной, похожее на шатер, горы, и всех прилегающих к ней долин и селений. Знай же, о несчастный, что ты посмел поднять руку на мою дочь, которая под видом лесного оленя мирно гуляла в рощах у подножия Чатыр-Дага, окруженная своими сестрами и подругами, временно принявшими тот же облик, что и она. Твоя стрела ранила ее в шею, и жить ей теперь осталось совсем немного. Будь уверен, что в тот же самый миг, когда она испустит свой последний вздох, заботливо окруженная дворцовой челядью и придворными лекарями, которые, увы, бессильны спасти ее, — в тот же самый миг умрешь и ты, сброшенный с самой высокой скалы, которая только находится в моих владениях!

— Пощади меня, о Владыка Чатыр-Дага! — взмолился несчастный молодой охотник, упав к ногам сурового вельможи, сидящего на величественном каменном троне, и напоминающего своими чертами лица огромную глыбу камня, или даже скалу, поросшую одинокими, искривленными ветром соснами. — Пощади меня, я не хотел убивать твою дочь, ибо не знал, кто она такая, да и о твоем существовании слышу впервые, я еще очень молод, и даже еще не женат, мне рано умирать такой лютой смертью!

— Есть лишь один способ для тебя остаться в живых, — холодно и протяжно, словно бы это говорил не он, а эхо далеких камнепадов в горах, ответил молодому охотнику Владыка Чатыр-Дага, — и этот способ заключается в том, чтобы жениться на моей смертельно раненной дочери. Если ты женишься на ней, и уведешь ее вниз, в свое селение, она станет человеком, и сможет остаться в живых, связав отныне свою жизнь с жизнью людей. Здесь же, в этих каменных чертогах, она непременно умрет, и месть моя тебе будет ужасна, ибо нельзя поднимать руку на царскую дочь, и надеяться после этого остаться в живых!

— Хорошо, я согласен, — пролепетал смертельно испуганный молодой охотник, понимая, что иного выхода у него нет, и видя, что царская дочь, лежащая перед нам на каменном полу в полупрозрачной окровавленной тунике, вовсе не дурна, и, пожалуй, может поспорить своей красотой с самыми записными красавицами его племени. — Я согласен жениться на твоей дочери, и отвести ее вниз, в алуштинскую долину, где она станет человеком, и навсегда забудет о своей прошлой жизни!

— О своей прошлой жизни она не сможет забыть никогда, даже став обычной земной женщиной, — ответил ему, немного смягчившись, Владыка Чатыр-Дага, — да и я никогда не смогу забыть о ней, и буду время от времени, всеми невидимый, ее навещать. Так что заботься о ней хорошенько, и помни о той огромной милости, которую я тебе оказал, ибо еще никто из смертных, кроме тебя, не смог остаться в живых, проникнув в мой подземный дворец!