Исаак Зингер - Сын из Америки

Поздно вечером одна женщина из погребального общества вернулась к ней. Акса хотела попросить ее не наступать на венец, но была слишком слаба. Женщина наступила на венец, и его тонкие сплетения распались. Акса закрыла глаза и больше никогда не открывала их. На рассвете она вздохнула, и душа ее отлетела.

Одна из женщин подняла с полу перо и поднесла к ноздрям Аксы, но перо не шелохнулось.

Позже в тот же день женщины из погребального общества омыли Аксу и одели ее в тот саван, который она сама себе сшила. Земах так и не вернулся из Ярослава, и о нем больше слыхом не слыхивали. В Холишице поговаривали о том, что его убили на дороге. Некоторые предполагали, что Земах был не человеком, а злым духом. Аксу похоронили возле часовни одного святого человека, и раввин произнес над ней погребальное слово.

Одно осталось загадкой. Перед самой смертью Акса распорола подушку, присланную ей женой раввина. Женщина, омывавшая ее тело, обнаружила следы пуха у нее между пальцев. Откуда у умирающей нашлись силы сделать такое? И что она искала? Но сколько бы жители города ни гадали об этом, сколько бы объяснений ни пытались найти, им так и не удалось узнать истину.

Ибо если и существует такая вещь, как истина, она замысловата и сокровенна, как венец из перьев.

Раввин из Мархлева реб Касриэл Дан Кинскер ходил взад-вперед по своему кабинету. Время от времени он останавливался, хватал себя за белую бороду левой рукой и, отпустив бороду, растопыривал перед собой все пять пальцев — характерный жест, означавший, что рабби столкнулся с некой проблемой. Рабби разговаривал сам с собой: «И как он только решился на такое? Он в самом деле переписал все слово в слово!»

Рабби имел в виду одного из своих учеников, Шабсая Гетцеля. В течение нескольких лет этот Шабсай Гетцель учился у рабби и часто пользовался его рукописями. В самом деле, рабби даже просил его переписать несколько своих толкований.

Последние сорок лет реб Касриэл Дан писал проповеди и комментарии к талмудическим текстам, но все еще никак не мог решиться на публикацию хотя бы одного из своих трудов. Он помнил предостерегающий стих из Экклесиаста: «А что сверх всего этого, сын мой, того берегись: составлять много книг — конца не будет…»

Авторы стекались в Мархлев, чтобы продать право на публикацию или раздобыть денег на печатание своих трудов. Некоторые просили реба Касриэла Дана написать одобрительное предисловие. Это были как раз те авторы, которые в своих исследованиях совершенно упускали из виду собственно текст Талмуда. Вместо этого они городили один софизм на другой и вычитывали в словах древних авторов никогда не подразумевавшиеся значения.

Рабби колебался, прежде чем отказаться писать такого рода предисловия, из опасения, что его нежелание могло быть истолковано как оскорбление автору. С другой стороны, хвалить труд, который он не одобрял, было бы столь же дурно. К тому же требовалось много времени и хорошее зрение, чтобы читать эти рукописи. Иной почерк было трудно разобрать, особенно в запоздалых соображениях, небрежно приписанных на полях. Когда возникал вопрос, отчего бы ребу Касриэлу Дану не издать какую-нибудь из его книг, он говорил: «Слава Богу, довольно авторов и без меня. Пусть евреи следуют тому, что написано доселе».

Один из кратких комментариев к Библии, написанных его дедом, приходил на ум рабби. «Написано в псалмах — когда придет Мессия, „тогда возрадуются все древа дубравныя“. Вопрос таков: чему будут рады деревья? Им что за дело? Ответ таков: к приходу Мессии писатели напишут так много книг, что они обеспечат топливо для печей. Таким образом, не нужно будет больше жечь древесину, и деревья возрадуются своему спасению».

Все это очень хорошо, но то, что сделал Шабсай Гетцель, было настолько гнусно, что рабби уже несколько недель был словно одержимый. Этот молодой человек переписал целые разделы из рукописей рабби и напечатал их под своим собственным именем. Это было воровство — открытое и бесхитростное. Рабби никак не мог поверить, что Шабсай Гетцель способен на такое, и все еще пытался придумать Гетцелю какое-нибудь оправдание.

Но чем больше рабби сравнивал свою рукопись с напечатанной книгой Шабсая Гетцеля, тем больше он изумлялся. Рабби ясно сознавал, что Шабсаю Гетцелю не страшно разоблачение. Он мог быть уверен, что рабби не опустится до того, чтобы позорить ближнего, даже если тот согрешил. Кроме того, Шабсай Гетцель был еще зятем реба Тэвье, старосты общины, у которого было много родственников в Мархлеве. Разоблачение в этом деле привело бы к скандалу и осквернению Имени Всевышнего.

Но о чем думал Шабсай Гетцель, пока сидел, переписывая десятки страниц из рукописей реба Касриэла Дана? Может быть, он вообразил, что для него есть какое-то особое небесное произволение? Или он, не приведи Господи, еретик, который не верит ни в Создателя, ни в Его Суд?

Чем больше реб Касриэл Дан раздумывал над этим, тем в большее приходил смущение. Он вновь и вновь хватался за бороду. У него не было привычки разговаривать с самим собой вслух, но слова сами срывались с его губ. Он морщил высокий лоб под ермолкой, хмурил брови и кривился, как от физической боли. Он останавливался перед книжным шкафом, словно искал ответ меж корешков древних книг.

Известно, конечно, что ни один человек не согрешит, если безумие не коснется его души. С другой стороны, это верно только для грехов, совершенных под влиянием момента или в приступе ярости, даже если человек при этом крадет или, не приведи Господи, совершает прелюбодеяние. Но сидеть день за днем, неделя за неделей и присваивать себе чужой труд — это же чистое распутство. И кроме того, как этот Шабсай Гетцель все еще осмеливается глядеть ребу Касриэлу Дану в глаза?

Все это было загадкой. Реб Касриэл Дан провозглашал себе и всему миру: «Конец света близок!» Разве этот случай не подобен описанным в трактате Сота [22] Буквально — неверная жена. Заглавие трактата, касающегося обвинения и подозрения жены в неверности. , когда в нем повествуется о знамениях, предвосхищающих пришествие Мессии: «В следах Мессии вырастет бесстыдство, взлетят цены, лоза принесет плод, но вино будет дорого. Служение идолам станет ересью ненаказуемой… Книжники затмятся умом, и убоявшиеся греха навлекут на себя презренье; истины не будет, отроки надсмеются над старшими своими, и престарелый поднимется перед юношей…»

— Неужели все зашло так далеко? — спрашивал себя рабби.

Рабби знал, что ему не следовало тратить так много времени на эти рассуждения. Он должен был молиться, изучать Писание и служить Богу. Все эти размышления о Шабсае Гетцеле вели лишь к раздражению. Из-за них рабби лишился сна и теперь с трудом мог сосредоточиться на своих предрассветных занятиях. Он даже вымещал свою горечь на жене. Ему следует держать все это в тайне. Конечно, теперь ему придется оставить всякую мысль о публикации собственных писаний, ибо злые языки начнут болтать и все кончится сплетнями и обвинениями.