Герман Гессе - Рассказы о любви

Такое терпимое положение дел продержалось, однако, лишь до поры, пока маленький Андреас ходил в школу, а потом учился ремеслу на Верхнем рынке в магазине у Дирламма. Примерно в это время, незадолго до того, как ему исполнилось семнадцать лет, его душа, жаждавшая нежности, встала на другой путь развития. Робкий юноша невысокого росточка начал широко раскрытыми глазами поглядывать на девушек и воздвиг в своем сердце алтарь любви к женщинам, пламя на котором вспыхивало тем выше, чем печальнее протекала его влюбленность.

Для того чтобы познакомиться с девушками любого возраста и посмотреть на них, предоставлялось немало возможностей, поскольку юный Онгельт после окончания учебы у Дирламма был принят тетей в ее магазин бельевых товаров, который должен был позже полностью перейти к нему. В магазин ежедневно приходили дети, школьницы, молодые барышни и старые девы, служанки и их хозяйки, перебирали ленты и тесьму, выбирали кайму и образцы стежка, хвалили и отвергали товар, торговались и просили совета, покупали, не слушая его, и приходили потом обменивать покупки. При всем при этом присутствовал и юноша, держался вежливо и скромно, выдвигал ящики, поднимался и спускался по лестнице-стремянке, раскладывал на прилавке товар и убирал его, записывал заказы и давал справку, что и сколько стоит, и каждую неделю влюблялся то в одну, то в другую покупательницу. Краснея, он расхваливал тесьму и шерсть, дрожащей рукой производил расчеты, с громким биением сердца придерживал входную дверь и произносил то самое изречение об оказании им чести новым приходом, если магазин покидала чопорная юная краса-девица.

Чтобы угодить своим красавицам и понравиться им, Андреас выучился тонким деликатным манерам. Он тщательно расчесывал каждое утро светлые волосы, держал одежду и белье в чистоте и с нетерпением ждал, когда появятся усики. Он научился делать при появлении покупательниц элегантные поклоны, опираться, раскладывая товар, тыльной стороной левой руки на прилавок, стоять полусогнув одну ногу и мастерски улыбаться, освоив все приемы от сдержанной ухмылки до излучения неподдельного счастья. Кроме того, он все время изыскивал красивые фразы, состоявшие по большей части из наречий, выучивая все новые и находя все более завораживающие. Так как он вырос в доме не приученным к галантной речи и был по этой части несмел и лишь в крайних моментах произносил законченную фразу с подлежащим и сказуемым, то в этом странном наборе слов он искал себе подспорье и постепенно привык, избегая связной речи, полной смысла, создавать иллюзию себе и другим относительно своей способности вести разговор.

Например, кто-то произносил: «Сегодня, однако, великолепная погода», — на что маленький Онгельт отвечал: «Да, конечно — о! — если позволите — во всяком случае…» Если покупательница спрашивала, прочна ли вот эта льняная ткань, он отвечал: «О, пожалуйста, да, без сомнения, так сказать, совершенно определенно». А если кто-то справлялся о его здоровье, он ответствовал: «Благодарю покорно — разумеется, хорошо — очень приятно…» В особо важных и почетных случаях он не чурался произносить такие выражения, как «тем не менее», «но ничего», «ни в коем случае не против». Причем всем своим существом, от склоненной головы до подрагивающего кончика ноги, он источал внимание, вежливость и признательность. Но самой выразительной в этой пламенной речи оказывалась его длинная шея, тощая и жилистая и с удивительно большим и подвижным кадыком. Когда маленький щупленький помощник продавца выдавал в форме стаккато ответ, складывалось впечатление, что он на треть состоит из кадыка.

Природа распределяет свои дары не без умысла, и если означенный кадык Онгельта мешал его речевым способностям, то оправдывал себя как признак страстной тяги к пению. Андреас был в высшей степени любителем петь. Даже сделав удачный комплимент или изящный жест, предназначенный клиенту, произнося свои трогательные «все-таки» и «все же», в глубине души он, возможно, не ощущал такую сладостность, как при пении. Этот его талант не был востребован в школьные годы, расцвет его пришелся на время, наступившее после ломки голоса, хотя это и держалось втайне. С боязливой и робкой натурой Онгельта его тайная страсть к певческому искусству никак не сочеталась иначе как будучи глубоко скрытой.

Вечером, когда он после ужина и до отхода ко сну проводил уединенно часок в своей каморке, он пел в темноте песни и предавался лирическим восторгам. Обладатель довольно высокого тенора, отсутствие школы пения он старался восполнить своим темпераментом. Его взор увлажнялся, тщательно расчесанные на пробор волосы откидывались назад, а кадык живо двигался вверх и вниз соответственно производимым звукам. Народная песня «Ласточки летят домой» была его любимой. И в строчках «разлука, ах, разлука / как сердце разрывает она мне» он долго тянул мелодию, голос его дрожал, а на глаза выступали слезы.

По деловой карьере он продвигался семимильными шагами. Был даже разработан план послать его на несколько лет в большой город. Однако вскоре он стал настолько незаменим в магазинчике своей тетки, что она не хотела его никуда отпускать, а так как он позднее вступил во владение магазином по наследству, его финансовое благополучие было обеспечено на все времена. Иначе все обстояло с его сердечными делами. Для всех девушек своего возраста, особенно хорошеньких, он был, несмотря на утонченные поклоны и взгляды, ничем другим, как фигурой комической. Он влюблялся в них по очереди и женился бы на любой, какая сделала бы хоть маленький шажок ему навстречу. Но ни одна из них не сделала этого шажка, даром что он старательно все оснащал и оснащал свою речь изысканными фразами, а свой туалет — приятными глазу деталями.

Одно исключение все же было, однако он его почти не замечал. Фрейлейн Паула Кирхер по прозвищу Поль была всегда приветлива с ним и явно относилась к нему серьезно. Она, правда, не была ни юной, ни хорошенькой, скорее на несколько лет старше его, довольно неприметной, а так старательной и уважительной девушкой и к тому же из зажиточной семьи ремесленника. Когда Андреас здоровался с ней на улице, она мило и очень серьезно благодарила его, а когда сама приходила в магазин, держалась весьма приветливо, просто и скромно, обслуживать ее было легко, а его коммерческую внимательность она принимала за чистую монету. А он не то чтобы смотрел на нее без всякой охоты, он просто испытывал к ней доверие, в остальном же она была ему безразлична, ибо относилась к тому малому числу незамужних девиц, о которых он вне стен магазина не помышлял ни минуты.

Он возлагал все надежды то на изящные новые туфли, то на привлекательный шейный платок, не говоря уж об усиках, которые становились заметнее, и он лелеял их как драгоценность. В конце концов он купил у проезжего коммивояжера золотое кольцо с большим опалом. Тогда ему было уже двадцать шесть.