Герман Гессе - Рассказы о любви

Три или четыре раза он встречал блондинку в переулке и каждый раз находил ее еще более привлекательной и любезной, чем прежде. Но он не разговаривал с ней и даже не видел никакой перспективы для себя, чтобы сделать это.

Однако, покинув однажды в воскресенье после полудня, в первое мартовское воскресенье, дом, он услышал рядом в маленьком дворике голоса собравшихся девушек и остановился с неожиданно появившимся любопытством и поглядел в щелку приоткрытых ворот. Он увидел сидящих впереди Грету и радостную Маргрет из переплетной мастерской, а позади них светлую блондинистую головку, немного поднявшуюся как раз в этот момент. И Карл узнал свою девушку, блондинку Тину, и от радостного испуга ему пришлось сначала перевести дух и собраться с силами, прежде чем он толкнул ворота и подошел к компании.

— А мы уже подумали, что господин слишком загордился! — крикнула, смеясь, Маргрет и первой протянула ему руку.

Бабетта погрозила ему пальцем, но тут же подвинулась, освобождая ему место и приглашая сесть. А девушки уже опять продолжили прерванный разговор. Карл, как только представилась возможность, покинул свое место, походил какое-то время взад и вперед, потом остановился позади Тины.

— Значит, и вы здесь? — спросил он тихо.

— Да, а почему бы и нет? Я всегда думала, что вы тоже сюда когда-нибудь придете. Но вам, вероятно, приходится много учиться.

— О, с ученьем все обстоит не так уж плохо, с этим можно и подождать. Если бы я знал, что вы здесь, я бы приходил сюда каждый раз.

— Ох уж эти ваши комплименты!

— Но это правда, совершенно определенно. Знаете, тогда на свадьбе все было так чудесно.

— Да, очень мило.

— Потому что там были вы, только поэтому.

— Не говорите никогда таких слов, вы же просто шутите.

— Нет, нет. Не сердитесь на меня.

— А почему я должна сердиться?

— Я боялся, что больше никогда не увижу вас.

— Да? И что потом?

— Потом… Я даже не знаю, что бы я сделал потом. Может, бросился в воду.

— О Боже, какая жалость! Вы промокли бы до костей.

— Да, вы, наверное, только бы рассмеялись.

— Нет, не так. Но вы говорите такие глупости, что с ума можно сойти. Следите за тем, что говорите, а то я, чего доброго, поверю вам.

— Сделайте такую милость, я сказал что думаю.

Но резкий голос Греты заглушил его слова. Она рассказывала крикливым голосом длинную, страшную историю про злую госпожу, которая ужасно обращалась со своей служанкой, плохо ее кормила, а когда та заболела, под шумок уволила. И только она закончила свой рассказ, как громко и энергично загомонили девушки, пока Бабетта не утихомирила их. В самый разгар словопрений соседка Тины обняла ее за бедра, и Карл Бауэр заметил, что ему следует пока повременить с продолжением их противоречивого разговора.

Сблизиться опять не удалось, но он упорно ждал, пока часа через два Маргрет не подала знак, что пора уходить. Уже начинало темнеть и потянуло прохладой. Он коротко сказал «адье» и поспешил уйти.

Когда четверть часа спустя Тина недалеко от своего дома распрощалась с последней спутницей и направилась в полном одиночестве к себе, из-за клена неожиданно появился гимназист и вежливо поприветствовал ее с большой робостью. Она немного испугалась и гневно посмотрела на него.

— Что вам, собственно, надо?

Но тут она заметила, что юноша имел испуганный вид и был очень бледен, тогда она смягчила суровый взгляд и тон:

— Так что же все-таки с вами?

Он начал заикаться и был не в состоянии произнести что-либо путное. Однако она все же поняла, что он хотел сказать, а также и то, что все это для него серьезно, и стоило ей увидеть, что юноша, беспомощный, как он есть, целиком находится в ее руках, и она тут же его пожалела, естественно, не без гордости и радости, которые испытала при своем триумфе.

— Не делайте никаких глупостей, — сказала она ему добросердечно. А когда почувствовала, что у него в голосе сквозят слезы, еще и добавила: — Мы в другой раз поговорим друг с другом, сейчас мне надо домой. Да и вам не стоит так волноваться, ведь правда? Так что до свидания!

Она поспешно поклонилась, а он побрел домой, очень медленно, сумерки сгущались и постепенно перешли в темень и ночь. Он шел по улицам и площадям, мимо домов, стен, садов и мирно журчащих фонтанов, вышел в поле за городом и снова вернулся назад, прошел ратушной аркой до верхней рыночной площади, и все вокруг, так казалось ему, выглядело по-другому, превратилось в незнакомую сказочную страну. Он полюбил девушку и сказал ей об этом, и она не оттолкнула его, а сказала ему «до свидания!».

Долго и бесцельно бродил он по городу, ему стало холодно, и он засунул руки в карманы брюк, а когда повернул за угол, узнал свой переулок, где жил, очнулся от сна и начал, несмотря на поздний час, громко и настойчиво насвистывать. Звуки раздавались эхом в ночной улице и умолкли, только когда он вошел в холодный подъезд вдовы Кустерер.

Тина много думала о том, чем же обернется вся эта история; во всяком случае, гораздо больше самого влюбленного, неспособного в лихорадочном состоянии ожидания и сладострастного волнения много размышлять. Девушка находила, чем дольше перебирала в мыслях и обдумывала все происшедшее, все меньше качеств в обворожительном юноше, достойных порицания; и новым приятным ощущением для нее было, что в нее влюбился такой тонкий и образованный, к тому же совершенно неиспорченный юноша. При этом она ни секунды не думала о любовных отношениях с ним, которые принесли бы ей только сложности или даже вред и никогда бы не привели к достижению каких-либо солидных целей.

С другой стороны, в ней все сопротивлялось тому, чтобы причинять боль бедному мальчику жестким ответом или вообще не отвечать ему. Больше всего ей хотелось бы вразумить его наполовину по-сестрински, наполовину по-матерински — по-доброму и с шуткой. Девушки в этом возрасте более зрелые, больше, чем юноши, уверены в себе, тем более служанка, которая сама зарабатывает себе на хлеб; в таких вещах, как жизненная мудрость, намного превосходит любого гимназиста или студента, тем более влюбленного и безвольно отдающего себя на ее усмотрение.

Мысли и решения попавшей в затруднительное положение девушки колебались в течение двух дней то в одну, то в другую сторону. Сколько раз она приходила к мнению, что строгий и недвусмысленный отпор — самое верное решение, столько же раз этому противилось ее сердце, еще не влюбившееся в юношу, но испытывавшее жалостливое доброжелательное благоволение.

И наконец она сделала то, что делают в таких ситуациях большинство людей: она до тех пор взвешивала свои решения в пользу то одного, то другого, пока они не утратили значимость, поскольку вместе представляли собой все те же колебания и сомнения, как и в первые часы их возникновения. И когда пришло время действовать, она не сказала ни слова из всего продуманного и решенного до того, а предоставила всему идти как идет, как само разрешится; именно так же поступил и Карл Бауэр.