Герман Гессе - Рассказы о любви

Он бегал вокруг дома, к пруду и в сад с фруктовыми деревьями. А духота тем временем нарастала. Небо полностью закрылось облаками, и все говорило о том, что надвигается гроза. Ветра не было, по ветвям лишь изредка пробегала слабая трепетная дрожь, тревожившая также ленивую и гладкую поверхность пруда, покрывавшегося сморщенной серебряной рябью.

На глаза юноше попался маленький старенький челночок, привязанный к берегу, поросшему зеленой травой. Он спустился к нему и сел на единственную скамейку для гребли, но не отвязал кораблик: весел давно не было. Он опустил руки в воду. Она была противно теплой.

Незаметно на него напала беспричинная печаль, совершенно несвойственная ему. Ему казалось, что он наяву видит гнетущий сон — он не может, хотя и хочет, шевельнуть ни одним членом. Сумрачный свет, темное от облаков небо, теплый парной воздух пруда и старый деревянный челн без весел, днище которого заросло мхом, — все это выглядело безрадостно, удручающе и тоскливо, повязанное неизбывной, безнадежной безутешностью, которую он без всякой на то причины делил с ними.

Из дома донеслись звуки рояля, едва слышно и неотчетливо. Значит, все были там и, вероятно, отец играл для них. Вскоре Пауль узнал мелодию, это была музыка Грига к «Перу Гюнту», и он тоже хотел бы быть с остальными. Но остался сидеть в челноке, смотрел на ленивую поверхность воды и, сквозь усталые, неподвижные ветки деревьев сада, в бледное небо. Он даже не мог, как обычно, радоваться приближающейся грозе, которая вот-вот должна была разразиться и стала бы первой настоящей грозой этого лета.

Игра на рояле прекратилась, какое-то время было тихо, до того момента как раздалось несколько нежных, лениво переваливающихся тактов — робкая и непривычная музыка. И пение, женский голос. Романс был Паулю незнаком, он никогда не слышал его — во всяком случае, не мог припомнить. Но этот голос он знал, слегка приглушенный, немного усталый. Пела Туснельде. В ее пении, возможно, и не было ничего особенного, но оно задевало и щекотало юноше нервы, было таким же тягостным и мучительным, как и прикосновение ее руки. Он вслушивался и сидел не шевелясь, и пока он сидел так и слушал, в пруд лениво упали первые капли дождя, теплые и тяжелые. Они упали и на его руки, и на лицо, но он этого не заметил. Он чувствовал только, как вокруг него, а может, и в нем самом, собирается что-то, густеет, бродит и вызывает напряжение, набухает и ищет выход. Ему тут же вспомнилось одно место из «Эккехарда», и в этот момент его как громом поразило и испугало то, что он вдруг отчетливо понял. Он понял, что любит Туснельде. И одновременно осознал: она взрослая и к тому же дама, а он ученик, всего лишь гимназист, и завтра она уедет.

Раздался еще один звук (пение несколько минут назад смолкло) — это звонко прозвонил колокольчик, созывая всех к столу, и Пауль медленно направился к дому. Перед дверью он вытер с рук дождевые капли, пригладил волосы и сделал глубокий вдох, словно ему предстоял трудный шаг.

— Ах, ну вот и дождь пошел, — запричитала Берта. — Значит, ничего уже больше не будет?

— Чего не будет? — спросил Пауль, не поднимая глаз от тарелки.

— Мы ведь хотели — ну, вы обещали повести меня на Айхельберг.

— Ах вот что. Нет, это невозможно при такой погоде.

Она так мечтала, что он взглянет на нее и спросит, как она себя чувствует, но сейчас была почти рада, что он этого не сделал. Он совершенно забыл о том неприятном моменте под ивой, когда она принялась рыдать. Этот внезапный приступ так и так произвел на него мало впечатления и только укрепил его в мысли, что она всего лишь еще маленькая девочка. Не обращая на нее никакого внимания, он все время бросал взгляды на фрейлейн Туснельде.

А та вела оживленную беседу с домашним учителем, который стыдился своей глупейшей роли вчерашним вечером, на спортивные темы. Господин Хомбургер вел себя так, как это делают многие: рассуждал о вещах, в которых мало что смыслил, намного живее и увереннее, чем о том, что было важно для него и в чем он неплохо разбирался. Дама говорила больше, он ограничивался вопросами, кивал, соглашался и заполнял паузы незначащими фразами. Несколько кокетливая болтовня молодой дамы выбила его из колеи, он отказался от привычной для него ленивой манеры общения; ему даже удалось самому рассмеяться над собой, когда он пролил вино, наливая его в бокал, отнестись к этому легко и с улыбкой. Однако его хитроумная просьба почитать для фрейлейн Туснельде после ужина главу из его любимой книги была изящно отклонена.

— У тебя больше не болит голова, дитя мое? — спросила тетя Грета.

— О нет, нисколечко, — полуслышно ответила Берта, но выглядела она при этом все еще очень несчастной.

О, дети, дети, подумала тетя, от которой не укрылись неуверенность и возбуждение Пауля. У нее возникли кое-какие предчувствия, и она решила не тревожить без надобности молодых людей, но последить за ними, чтобы вовремя предотвратить возможные глупости. С Паулем такое случилось впервые, в этом она была уверена. Как долго это еще протянется? Он вот-вот перерастет потребность в ее заботе, и тогда его пути будут скрыты от ее глаз!.. О, дети, дети!

За окном стало совсем мрачно. Дождь лил ручьем и ослабевал только при сильных порывах ветра, гроза все еще собиралась с силами, гром гремел где-то очень далеко.

— Вы боитесь грозы? — спросил господин Хомбургер свою даму.

— Напротив, не знаю ничего более прекрасного. Мы можем перейти в павильон и посмотреть. Ты пойдешь с нами, Берта?

— Если ты хочешь, то с удовольствием.

— И вы, значит, тоже, господин кандидат?.. Ах как хорошо, я очень радуюсь этому. Первая гроза в нынешнем году, ведь так?

Встав из-за стола, они взяли зонты и пошли через сад к ближнему павильону. Берта взяла с собой еще книгу.

— А ты, Пауль, не хочешь к ним присоединиться? — спросила тетя.

— Спасибо, нет. Я хочу разучить одну пьесу.

Со смешанными чувствами он ушел в музыкальный салон. Но едва он заиграл, сам не зная что, как вошел его отец.

— Мой мальчик, не можешь ли ты перебраться на несколько комнат подальше? Это хорошо, что ты хочешь разучить что-то новое, но всему свое время, и мы, старшее поколение, хотели бы при этой духоте немного поспать. Так что до свидания, малыш!

Юноша вышел, миновал столовую, коридор, прошел к воротам. Оттуда он увидел, как все входили в павильон. Услышав позади себя тихие шаги тети, он быстро вышел за ворота и поспешил, ничем не укрывшись, сунув руки в карманы, подальше от всех, в дождь. Гром стал усиливаться, и первые робкие зигзаги молний разорвали черные сумерки.

Пауль обошел дом и вернулся к пруду. Он чувствовал, упрямо страдая, как дождь проникает сквозь его одежду. Еще не посвежевший парящий воздух горячил его, и он подставил голые до локтей руки под тяжелые капли дождя. Все остальные сидели, довольные, в павильоне, смеялись и оживленно болтали, и о нем никто не думал. Ему хотелось туда пойти, но он пересилил себя; раз уж он не пошел с ними сразу, так нечего ему теперь бегать за ними. А Туснельде, та даже и не позвала его. Она пригласила пойти с ней Берту и господина учителя, а его нет. Почему его-то нет?