Герман Гессе - Рассказы о любви

Я посмотрел на нее недоверчивым взглядом.

— Вполне такое может быть. Она родом из зажиточной семьи, и даже если она и выдает себя за простую…

Мне стало страшно. Я представил себе юную даму с избалованными манерами и солидным багажом, как она выходит из вагона второго класса, а потом находит наш уютный отчий дом бедным, а меня недостаточно изысканным.

— Знаешь, если она едет вторым классом, то не лучше ли ей сразу отправиться дальше?

Лотта была у нас несдержанной и хотела сразу приструнить меня, но тут подошел поезд и остановился, и она быстро побежала на платформу. Я пошел за ней без всякой спешки и увидел, как ее подруга выходит из вагона третьего класса, вооруженная зонтом из серого шелка, с пледом и скромным ручным чемоданчиком.

— Это мой брат, Анна.

Я поприветствовал ее и, поскольку не ведал, как она, несмотря на третий класс, отреагирует на это, взял ее чемоданчик, совсем легонький, но понес не сам, а сделал знак носильщику, которому и передал его. А сам шел рядом с обеими девушками по городу и все удивлялся, сколько же у них всего, что они могут рассказать друг другу. Но фрейлейн Анна мне очень понравилась. Правда, меня немного разочаровало, что она не отличалась особой красотой, но зато у нее было что-то приятное в лице и голосе, что доставляло удовольствие и вызывало доверие.

Я и сейчас еще вижу, как моя мать встречает их возле стеклянной двери. У нее была хорошая интуиция на людские лица, и если она после первого испытующего взгляда приветствовала гостя с улыбкой, тот мог рассчитывать на хороший прием во все время своего пребывания. Я вижу, как она взглянула Амберг в глаза и как она ей кивнула и подала обе руки и без особых слов одарила ее своим доверием и сделала в доме своей. Мое недоверчивое беспокойство по поводу отчужденности ее натуры тут же исчезло, поскольку гостья сердечно приняла протянутую руку, а с нею и дружелюбность, и при этом без всяких велеречивых слов стала с первой минуты желанной гостьей в нашем доме.

С мудростью юнца и тем же знанием жизни я еще в первый день установил, что у этой приятной девушки веселый нрав, она беззаботна и естественна и к тому же, несмотря на малый жизненный опыт, хороший товарищ. А то, что ее жизнерадостность была самого высокого полета, та, что познается в беде и страданиях или никогда, то я предполагал такое, но не понимал до конца. Как и того, что наша гостья обладала бесценным даром умиротворяющего всепрощения, что оставалось для меня как наблюдателя пока закрытым.

Девушки, с которыми можно было бы по-свойски общаться и разговаривать про жизнь и литературу, были редкостью в моем тогдашнем окружении. Подружки моей сестры были для меня до сих пор или предметом влюбленности, или мне абсолютно безразличны. Так что мне было в новинку и к тому приятно иметь дело с юной дамой, не прибегая к ложному стеснению и разговаривая с ней на равных о том о сем. Помимо нашего равенства я чувствовал еще в ее голосе, ее речи и манере мышления что-то исконно женское, что меня грело и трогало.

С легким смущением я тем не менее заметил, как тихо и умело, не привлекая к себе внимания, Анна жила нашей жизнью, приспособившись к нашим обычаям и традициям. Ведь все мои друзья, которые приезжали к нам в гости во время моих каникул, всегда создавали нам некоторые сложности, привнося в наш дом нечто чужое; да я и сам был в первые дни после возвращения громче других и требовательнее, чем нужно.

Временами я поражался, как мало требовала Анна к себе внимания с моей стороны; во время разговора я даже допускал иногда грубость, видя, что это не задевает ее. Я невольно думал при этом о Хелене Курц! С ней даже в самом жарком споре мне приходилось выбирать самые осторожные и уважительные слова.

Между прочим Хелена несколько раз приходила к нам в эти дни и, казалось, полюбила подружку моей сестры. Однажды мы все вместе были приглашены дядей Маттеусом в его сад. Нас угощали кофе с пирожными, а потом вином из крыжовника, в перерывах мы играли в безобидные детские игры или чинно гуляли по садовым дорожкам, их образцовая чистота сама по себе взывала к примерному поведению.

Мне было как-то странно видеть Хелену и Анну вместе и одновременно разговаривать с ними обеими. С Хеленой Курц, которая опять выглядела сногсшибательно, я мог беседовать только о поверхностных вещах, но проделывал это в утонченных выражениях, тогда как с Анной разговаривал о самом интересном для меня без всякого напряжения и волнения. И хотя я был благодарен ей, и отдыхал душой в беседе с ней, и чувствовал себя уверенно, тем не менее постоянно косил глаза, посматривал на красотку, сидевшую в стороне, видеть которую было для меня счастьем, и я никак не мог насытиться ее видом.

Мой брат Фриц жутко скучал в этой компании. Наевшись пирожных, он предложил поиграть в более жесткие игры, одни ему просто не разрешили, а в другие играли недолго. Тогда он отвел меня в сторону и стал горько жаловаться на потерянное здесь время. А когда в ответ я пожал плечами, он напугал меня, признавшись, что в кармане у него лежит петарда, которую он собирался пустить во время обычного долгого прощания девушек. Только благодаря своим настойчивым просьбам мне удалось отговорить его от этой затеи. Тогда он отправился в самую отдаленную часть большого сада и лег под кусты крыжовника. А я совершил предательство по отношению к нему, посмеявшись со всеми другими над его ребячеством, хотя мне было его жалко, кроме того, я хорошо понимал его.

Справиться с обеими кузинами не составляло труда. Они не были избалованы и с жадностью и благодарностью ловили бонмо, давно уже утратившие блеск новизны. Дядя сразу же удалился после кофепития. Тетя Берта держалась поближе к Лотте и была довольна мною, поскольку я побеседовал с ней о заготовке консервированных ягод. Так что я был все время с барышнями и предавался в промежутках в их разговоре своим мыслям о том, почему с девушкой, в которую ты влюблен, намного труднее разговаривать, чем с другими. Я бы с удовольствием выразил Хелене свое преклонение, но мне не приходило ничего путного в голову. В итоге я срезал две розы и преподнес одну Хелене, другую Анне Амберг.

Это был последний беззаботный день моих каникул. Назавтра я услышал в городе от одного равнодушного знакомого, что Курц в последнее время часто бывает в таком-то и таком-то доме и, похоже, скоро состоится помолвка. Он рассказал об этом как бы мимоходом, среди прочих новостей, и я поостерегся, чтобы он ничего не заметил. И даже если это был только слух, я так и так не отважился бы ожидать от Хелены по отношению ко мне чего-то большего, я был убежден, она для меня потеряна. Расстроенный, я вернулся домой и уединился в своей комнате.