Ли Чайлд - Манхэттенское безумие (сборник)

Как вы понимаете, я видел много молодых поколений, взрослевших и старевших на моих глазах, и нынешняя их толпа, кажется, не слишком стремится осуществить переход к взрослой жизни. Не спрашивайте меня, виню ли я их за это.

Эван – это моя любимая правнучка. Вот уж никогда не ожидал, что буду так любить девушку, носящую мужское имя, но в этот ваш век – мой-то век был прошлый, – надо полагать, одно и то же имя годится для всех. Я не виделся с нею с тех времен, когда она была еще младенцем, и вдруг Эван заявилась ко мне, чтобы расспросить о нашей семейке – такое у нее было задание в школе, составить генеалогическое древо своей семьи. Я же остался последним, самым старым из всех ее родственников. Но даже после того, как этот ее доклад был подготовлен, сдан и оценен, она все равно продолжала ко мне приезжать. Кажется, ей нравилась мое общество.

Ей уже шестнадцать, и она, по нынешним стандартам, вполне взрослая. В некотором смысле Эван – типичный представитель своего поколения, включая постоянную подключенность к всевозможным портативным средствам связи, какие только можно приобрести, но она умная девочка, редко произносит слова вроде «типа» или «как бы», разве что тогда, когда это действительно требуется. Она ведет активную общественную жизнь, общается с множеством людей, и кое-кто из них живые и деятельные люди. Она занимается спортом, имеет хорошие отметки, любит разгадывать головоломки и готова принять любой вызов. Ее ум всегда в движении. Я бы без колебаний субсидировал ее участие в соревнованиях по судоку [22]на время.

В один из ее последних визитов мы с нею уселись на моей открытой веранде восьмого этажа, выходящей на Тихий океан. Покончив с семейными новостями и текущими событиями, я небрежно (но с тайным намерением) сообщил:

– А у меня для тебя есть новая головоломка, моя милая.

– Здорово! И что это такое?

– Там имеется несколько предложений, которые нужно проверить по словарям и справочникам, сказать, что они означают, откуда они взялись и что между ними общего, если это общее имеется. Ты можешь воспользоваться Интернетом, поискать их в «Гигл» или в «Гарбл» [23], или как оно там еще называется. Много времени это у тебя не займет.

Эван, продемонстрировав схваченные брекетами зубы, выдала мне широченную улыбку, от которой у меня всегда тает сердце. Она отлично знает, что я вовсе не такой уж неграмотный, каким иногда притворяюсь. Она сама научила меня пользоваться Интернетом, когда ей было восемь лет; у меня имеется собственный компьютер, а в «Плэнтейн-Пойнт» есть Wi-Fi.

– Это имеет отношение к одному из твоих расследований?

– О чем это ты толкуешь?

– Дедуль, я же знаю, что ты детектив-любитель!

– Ничего подобного не существует, разве только в книгах.

– Не забывай, я ведь читала все твои мемуары!

Только те, что были опубликованы, а неопубликованных-то было еще больше, и я надеялся, что она никогда их не увидит. Ну, может быть, когда станет постарше.

– О’кей, ты меня заинтересовал. Если в этом списке и впрямь есть какая-то тайна, я скажу тебе про него все, как только ты мне его покажешь.

Я протянул ей листок с аккуратно написанными предложениями, я их сам писал, своим все еще твердым почерком.

Массачусетс далеко от Нью-Йорка.

Она хочет бежать марафон.

Ты даже не способен отличить «хазард» от «грина» [24].

Тебе не изменить погоду, хоть тыщи у тебя доходу!

Она добыла себе мужа, но муж-то был чужой, вот ужас!

Это не самое высокое место в городе.

– Какие-нибудь мысли возникают? – спросил я.

– Не-а, никаких. Сколько у меня времени?

– Постарайся решить задачу, пока я еще жив.

– Дедуль, ты ж еще полон сил!

– Давай решай, и я расскажу тебе самую жуткую историю, какую ты когда-либо слышала и в которой каждое слово – правда.

– Я тебе завтра все ответы принесу, – пообещала Эван, и я знал, что так и будет. А между тем мои мысли уплыли в тот единственный век, в котором я действительно чувствовал себя как дома.

Теперь, когда я преодолел столетний рубеж, мой старый приятель Дэнни Креншоу уже не кажется мне таким уж потрясающим рекордсменом, каким казался раньше. Он-то дожил только до девяноста четырех. Но в последний раз, когда мы с ним виделись – а это было в 1978 году, в том же году, когда он умер, – Дэнни выглядел, как обычно, счастливым и занятым.

С ним я познакомился еще в конце 1920-х годов. Он тогда был одним из самых популярных актеров на Бродвее, и его сманило на Запад появление звуковых фильмов. Маленький человечек, но с жутким запасом нервной энергии, всегда играл роли более молодых, чем он сам, и, кажется, не слишком менялся с течением лет. Разносторонне одаренный и талантливый, Дэнни был и актером, и певцом, и танцором, и сочинителем песен, так что режиссеры, кажется, так никогда и не поняли, как лучше использовать его в своих фильмах, а он к тому же страшно скучал по Нью-Йорку.

– Себ, – говорил он мне однажды, когда мы с ним сидели в кафетерии киностудии, – ты слышал последние сообщения насчет Эмпайр-стейт-билдинг? Они там собираются поставить причальную мачту для дирижаблей! И тогда смогут принимать и выгружать пассажиров на высоте тысячи двухсот пятидесяти футов над землей!

– По мне, так это идиотская затея. А как быть с ветрами?

– Они там все уже рассчитали.

– О’кей, – сказал я. Конечно, в конце концов из этой затеи ничего не вышло, но тогда более умные парни, чем я, считали, что может и выйти.

– Себ, мне нужно вернуться на Бродвей. Я хочу играть для людей, которых я вижу и слышу, а вовсе не для банды студийных техников. И еще я хочу увидеть этот небоскреб.

К тому времени, когда Кинг-Конг затащил Фэй Рай на самую верхнюю точку этого идиотского сооружения, придуманного Элом Смитом [25]и названного его именем, чтобы там его расстреляли с самолетов, Дэнни уже вернулся в Готэм-сити [26]и остался там. В последующие годы я всегда наносил ему визит, когда работа приводила меня в Большое Яблоко, видел его на сцене, когда он выступал, и дома, когда он отдыхал. Обычно я бывал там по делам студии «Классик пикчерс», моего основного работодателя в те времена, и в те дни, когда принадлежал сам себе, а не нянчил какого-нибудь избалованного актеришку, то останавливался в не слишком роскошной гостинице, с которой студия имела долгосрочный договор. Она располагалась в двух шагах от более классного отеля «Макалпин» на углу Бродвея и Западной Тридцать Четвертой стрит, где в качестве постоянного обитателя десятилетиями проживал Дэнни. Его апартаменты на верхнем этаже были достаточно роскошными и вполне соответствовали его успехам, но он-то выбрал это место из-за открывающегося из окон вида на Эмпайр-стейт-билдинг, который стоял чуть дальше по улице.