Ли Чайлд - Манхэттенское безумие (сборник)

Как и тогда, сейчас, в спальне Тино, откуда-то к нему пришло это предупреждение об угрозе. И Сэм прижался спиной к стене.

И когда Фишел Окорок Гросс в одних трусах и носках и с пистолетом, который он держал на уровне груди, сделал два шага внутрь спальни, Сэм ухватил его за руку и выбил оружие, ударив Окорока по руке рукоятью своего служебного револьвера. Потом вывернул ему левую руку, завернул ее за спину и заставил его опуститься на пол, а сам пинком отправил пистолет в угол, к двери. Но кличку Окорок ему дали не зря. Он был огромен и упрям.

Тино между тем суетливо метался по комнате, натягивал брюки и пуловер, потом искал в ящике комода другой нос, а Сэму приходилось выполнять разные маневры, чтобы уложить Окорока на пол – он не хотел стрелять здесь, дырявить пулей пол или стену. В конечном итоге он застегнул наручники на запястьях Окорока, но только после того, как пнул его в коленную чашечку. В ответ на вопли и завывания распростертого на полу гангстера Сэм сказал: « Нана короби, йа оки» , что по-английски означало «Семь раз упал, восемь раз поднялся», но потом добавил: «Черт тебя побери!»

Потом спросил у Тино, все еще стоявшего возле комода:

– Ты что же это, пустил его к себе отсыпаться? Не повезло ему. А баба там тоже есть? Или еще какие-нибудь сюрпризы?

Тино отрицательно помотал головой. Сэм заставил их обоих перейти в гостиную и знаком велел сесть в кресла. Окорок хромал и шаркал ногами, все время постанывая от боли в колене. От соседей уже доносились недовольные вопли. Кто-то даже постучал в стену, требуя утихомириться.

Оглядев комнату, Сэм обнаружил телефон и подошел к нему. Револьвер он переложил в левую руку и поднял трубку, но его отвлекал шум, и ему пришлось долго набирать нужный номер. И тут в одно мгновение Окорок своими скованными наручниками руками ухитрился, как арканом, охватить руки Сэма и прижать их ему к боку.

Бандит по-прежнему стонал от боли, но все же сумел оттащить Сэма обратно в спальню и подтащить к открытому окну. Сэм по дороге пытался дать ему подножку и сбить с ног, но, по иронии судьбы, выбитая коленная чашечка Окорока и, как следствие, его тяжелая хромота сработали против него.

Все это время Сэм видел Тино, который вскочил с кресла, тихонько открыл дверь, оглянулся и выскочил из комнаты.

Окорок, таща на себе Сэма, рванул к окну, и оба они, сцепившись, выпали наружу спиной вперед. Когда они ударились о решетку пожарной лестницы, Сэм воспользовался сотрясением от удара, чтобы развернуться и высвободить руки. Окорок с трудом поднялся на ноги, таща за собой Сэма. Потом поднял свои скованные наручниками руки и нанес удар сверху вниз, как дубиной. Сэм скользящим движением ушел вбок и избежал удара, но при этом перекувырнул Окорока через низкое ограждение. И услышал громкое «хлоп!» внизу, за которым тут же последовали мяукающие вопли совокупляющихся кошек, а затем издали донеслись завывания полицейских сирен.

Второе тело полицейские обнаружили по другую сторону здания, где лестница на плоскую крышу дома стала последней дорогой отчаявшегося Тони Карузо, приведшей его к бесславному концу.

Салли и Сэм не слишком долго спорили о том, какое имя должно стоять первым в их списке – Онора или Изадора, Изадора или Онора. Салли в этом споре победила, заявив, что это должна быть Онора, в честь ее матери: Онора Изадора Рабинович. И сообщила медсестре в роддоме, что следующим их ребенком, несомненно, будет мальчик, и его, видимо, назовут Аарон Сэмюэл или даже Аарон Алфред Сэмюэл Рабинович.

Бутоны на роскошном букете веток ивы-шелюги красной, перевязанных розовой лентой, были получены в подарок от детектива Хирша. Они стояли в хрустальной вазе на подоконнике. Солнечные лучи били прямо в хрусталь и превращали стены и потолок в сверкающий мрамор. Когда медсестра вошла в палату, чтобы взять у Салли анализы, и увидела довольные физиономии этих двоих после того, как вопрос с именами был улажен, она сказала:

– Вы прямо как парочка довольных котов в молочной лавке!

Так оно и было. И так оно продолжалось в течение пятидесяти еще более веселых, тревожных, духоподъемных и унылых лет.

Н. ДЖЕЙ АЙРЕС была в 2000 году номинирована на премию «Эдгар эуорд» за рассказ «Ночь пробуждается», вошедший в еще одну антологию под редакцией Мэри Хиггинс Кларк. Она также опубликовала три романа, повествующих о различных казусах в судебной практике. Главной героиней в них выступает бывшая стриптизерша из Лас-Вегаса Смоуки Брэндон. Кроме этого, у нее вышли книга стихов и многочисленные короткие рассказы. Уже более двадцати лет Айрес (Норин) пишет и редактирует технические пособия и инструкции для строительных компаний, работающих на Аляске, в Калифорнии, Техасе и в штате Вашингтон. Больше узнать о ней можно на сайте NoreenAyres.com.

– Они близнецы?

В первый раз, когда Эбби услышала этот вопрос, ей и Элейн было по восемь лет, и они пытались вскарабкаться на скульптуру Алисы в Стране чудес в Сентрал-парке. Стоял июль, и она до сих пор помнила, каким теплым и гладким ей казался этот бронзовый гриб, как приятно было ее голым ногам и как солнечные лучи блестели на длинных и прямых волосах Элейн, когда она, толкаясь, ползла вверх мимо Эбби, стараясь первой добраться до Чеширского Кота.

– Не отталкивай сестру! – крикнула снизу КиКи.

– Она мне не сестра, – буркнула Элейн.

– Ох, извини, – сказала КиКи, оборачиваясь к молодой женщине, чей малыш дергал за куртку Безумного Шляпника. – Вы меня о чем-то спрашивали?

– Да, про ваших дочерей, – ответила мамаша малыша. – Они близнецы?

Женщина явно не услышала слова Элейн, отрицавшие сестринство Эбби, а Эбби прижалась к бронзовому ботинку Алисы, дожидаясь ответа КиКи.

– Они и впрямь смотрятся одинаково, не правда ли? Блондинка – моя, а рыженькая – дочь моего жениха.

Эбби заплакала, когда папа в первый раз сообщил ей об этом.

– Мачеха?! Как у Золушки?!

– Не говори глупости, Эбби, – ответил он. – Она не станет заставлять тебя скрести пол или сидеть в золе. Ты полюбишь КиКи, а она готова полюбить тебя. Кроме того, ты ведь уже знакома с Элейн – по школе. И у нас будет новая мама и новая сестра. И это будет просто здорово!

Здорово? С Элейн она едва была знакома. Хотя она была всего на три месяца младше, из-за своего дня рождения Эбби Октоубер не начала ходить в детский садик почти до шестилетнего возраста, так что Элейн в женской школе «Клаймер» опережала ее на год.

– Пожалуйста, – умоляла она тетю Джесс, старшую сестру отца, которая занималась ее воспитанием после того, как умерла ее мать, которую она совсем не помнила. По ее ощущениям, весь ее мир встал с ног на голову, перевернулся. Мачеха! Сводная сестра! Новая квартира. – Можно, я останусь с тобой?