Денис Драгунский - Каменное сердце

Мне понравился снимок со сливами. Еще один синий этюд. Сначала показалось на марочке, что сливы черноваты, захотел посоветовать чуть-чуть ярче их сделать, светлее, если можно. Но увеличил, и все было на своих местах. Очень хорошо бы такую фоту взять и сделать постер или календарь. Еще одиннадцать, типа вишни, черешни, абрикос — очень хороший будет календарь. Или просто такая декоративная одна картинка.

А вы совсем не делаете репортаж, жанр, портрет? Только пейзажи и предметы? Да, и еще нескромный вопрос. Почему вы снимаете таким простым аппаратом, как у вас написано? Это специально или вам все равно? И еще — на аватарке это ваш портрет? Но там другая большая профи камера.

Какой он настырный. Но милый. Даже интересно, кто он такой.

— она стала набирать ответ. —

Спасибо за добрые слова о снимке со сливами. Он совсем случайный. Идея календаря, безусловно, хороша. Но мне ее не выполнить. Снимать поставленные натюрморты не умею. Так же, как не умею снимать постановочные портреты. Снимки в Вильнюсе, как и многие другие, сделаны в командировках. Маленький Olympus легко помещается в кармане. Можно снимать утром, идя на работу, днем в перерыв, вечером после работы. Нет, это не я с профи камерой на аватаре, это я вытащил из интернета, уже не помню, откуда. Какой-то фоторепортер. Да, у меня есть большая профи камера, но! Но явиться на заседание экспертного совета с профессиональным оборудованием и штативом — нелепо. Что вы подумаете, если пришедший по вызову врач сложит при входе коньки и клюшку? Вы дадите ему лечить себя и своих детей? В этом году купил еще небольшой Canon. Дойдет очередь и до него. У маленьких фотокамер есть еще одно преимущество — люди не замечают их. В ближайшие дни вывешу снимок, сделанный в Архангельске. Чтобы сфотографировать эту девушку, наводку делал отвернувшись, а потом щелкнул в одно мгновение. Наведи я не нее серьезный объектив, она бы спрыгнула с парапета. Вот и вся история.

И добавила:

должен сказать откровенно, мне меньше других понравился ваш снимок с девушкой через памятник военному моряку. Мне показалось шаблонно с точки зрения композиции и заложенного содержания. Мне показалось, что я видел много похожих снимков в альбомах, на плакатах и обложках журналов. Конечно, может быть, точно такого снимка нет, но вообще это стандарт — типа вот каменный солдат и дети играют, вот скульптура убитого героя и рядом девушка. Но это мое субъективное мнение, и я надеюсь, что вы не будете обижаться на меня. Потому что мне ваши фоты вообще нравятся, у вас хорошо выходит повседневная жизнь, вся ее незаметная красота и лирика. Синий домик, например.

Вы сказали, что я могу рассказать о себе, если хочу.

У меня совсем другая жизнь, в отличие от вас. У вас она удивительная. Интересная работа, какая-то крупная корпорация и вместе с этим — увлечение искусством, фото, поездки по русским городам, что говорит о вас особенно, так как люди из крупных корпораций больше любят путешествовать по зарубежным странам. Хотя, может быть, вы в зарубежных странах бываете в командировках.

У меня жизнь тоже удивительная, но со знаком минус, если можно так выразиться. Не думайте, я не бомж! Мне уже немало лет, уже было пятьдесят, а я кроме школы нигде не учился и не работал. Спросите: как и почему, как такое можно при советской власти? Ты же при советской власти жил? Отвечаю: можно. Мой отец, а особенно дедушка (они давно умерли), были важными людьми в теневой экономике Грузии. Они были не грузины, а тбилисские крещеные татары. Я тоже крещеный татарин. В Тбилиси у них были подпольные, в смысле незаконные, трикотажные фабрики, а дедушка еще делал ковры-гобелены и еще занимался строительством кооперативных домов. У нас такие дома назывались «товарищеские», это не то что московские кооперативы, там квартиры такие же, как в государственных домах, одна разница, что за свои деньги. А у нас в товарищеских домах были квартиры на целый этаж, десять комнат самое маленькое. Папа и дедушка были очень богатые люди. Когда при коммунистах первый раз пришел Шеварднадзе, и начался у нас настоящий тридцать седьмой год, и всех уважаемых людей сажали — дедушка умер, а папа все-таки сумел пересидеть тихо. У нас был дом почти что в самом центре, особняк три этажа, очень красивый! Когда Шеварднадзе пришел второй раз и стал убивать гамсахурдистов, в Тбилиси была настоящая война, с танками, и наш дом разбомбило совсем. Там сейчас другая новостройка. В реформу папа успел узаконить свои фабрики, стал законным собственником. Потом он умер, и мне умные люди посоветовали, чтоб избежать рэкета, наездов и налоговиков, перевести все, пускай с большой потерей, но в безопасные активы и уехать в Россию. Я так и сделал. Теперь законно плачу налог с депозитов и сдаю недвижимость в аренду. Хотя я потерял, наверное, половину или даже две трети, что имела наша семья. Но зато ни о чем не беспокоюсь, на Сбербанк бандиты не налетят, надеюсь! Вернемся к молодости. Мне купили все аттестаты и дипломы, и освобождение от армии, и даже членский билет Союза художников, чтоб я имел законное право не работать. Так многие наши делали.

Я читал книжки, ходил в музеи, ездил в туристические поездки и вел себя тихо и скромно. Прочитал много книг, немножко выучил английский язык. А сейчас утром гуляю по бульвару, а вечером по интернету, извините за такую неостроумную шутку. Вот и с вами познакомился в интернете.

Она даже поперхнулась, когда прочитала. Вдруг, всего на две секунды, но очень отчетливо, прямо словами подумала: мне бы такого. Тихий, богатый и пожилой. Неглупый. Чего еще надо? Но потом громко засмеялась сама себе.

«Что такое?» — Вадик вошел в комнату. Он был очень деликатный. Когда она сидела за компом и работала, он не мельтешил вокруг, не стоял над душой и даже не лежал на диване, а сидел в кухне. У нее была однокомнатная квартира. Правда, комната очень большая, с эркером и альковом. Самое начало пятидесятых. Кутузовский проспект. Но все равно — одна комната, и Вадик это прекрасно понимал.

«Это вообще похоже на правду?» — спросила она у Вадика. «Что?» — «Да вот это все» — она постучала пальцем по экрану ноутбука. «Дай присесть, — Вадик придвинул стул к ее креслу. Прочитал, вздохнул: — Черт его знает. Непонятно. Хотя отдельные черточки — да, конечно. Вот эти „товарищеские“ дома точно были, я был в Тбилиси, видел один такой. Квартиры в десять комнат, да. Там как раз примерно такая публика жила». — «Какая?» — «Так называемые цеховики. Хозяева подпольных фабрик». — «А вообще?» — «А вообще не знаю. Все может быть. Ну, или наоборот, не может быть», — он обнял ее и поцеловал.