Виктор Колюжняк - Ечко-бречко

– Извини, под рукой ничего не было, – огрызнулся я. – И вообще, это он меня убивает, а не я его.

– Не кипятись. Лучше подумай, чем ты можешь помочь этому твоему вечному шляхтичу.

– А чем я ему помогу? – я пожал плечами. – И почему я? В прошлый раз ты не позволила мне считать себя уникальным.

– А я не утверждаю, что ты уникален, – Алина хитро улыбнулась. – Наверняка в мире не один ты такой, который похож на пана Вроцлава, бросившего все, получившего силу и не знающего, что с ней делать.

Я на несколько секунд прекратил жевать и уставился невидящим взглядом в стену. Затейливый рисунок на обоях весьма к этому располагал.

– Ты чего? – Алина забеспокоилась.

– Я прозрел. Я прозрел, понял, что ты – чудо и великий оракул. Что пироги прекрасны, но я сейчас быстро оденусь и рвану искать пана Вроцлава, чтобы наконец-то избавиться от него навсегда. Иначе я отупею или разочаруюсь в своей идее. А когда делаешь то, во что не веришь, – очень мало шансов, что получится что-нибудь хорошее.

– Ну ладно, – Алина принялась убирать со стола. – Ты только это, зайди потом. Сообщи, чем все закончилось.

…это, конечно, не то море, которое пан Вроцлав искал. Это просто городская набережная. Грязь вперемешку с легким снегом, который почти тут же тает, как только опускается.

Однако пан сидит на холодных камнях и смотрит на противоположный берег.

– Фшшх, – шепчут ему речные волны.

Я присаживаюсь рядом, заранее готовый к тому, что простужусь. Смотрю на лицо Вроцлава. Оно выглядит умиротворенным, но в глубине глаз что-то прячется.

– Ечко-бречко, – говорит он тихо и будто бы сам себе не верит.

– Конечно, пан, ечко-бречко, – подтверждаю я, и Демон Болтливости вылезает наружу.

Это обычно случается, когда мне страшно или странно. Чаще всего одно неотделимо от другого, потому что я приучил себя не бояться обычных вещей, ну а что касается непонятных мне, то их бояться сам бог велел.

И вот, следуя его заветам, я и боюсь.

– Прекрасная погода, не так ли? – интересуется меж тем Демон Болтливости и, не давая пану ответить, продолжает: – Ведь самое то – отправиться в путешествие. Ох, не смотрите на меня так, Вроцлав. Ну скажите мне, что вы забыли у этого моря? Ну, шли к нему, это ладно. Дошли – отлично. Не нашли того, что искали, – ну, с кем не бывает. Однако это ведь не повод впадать в отчаяние, пугать людей и убивать их, требуя какого-то ответа. Знаете выражение: жизнь прожить – не поле перейти? Ну, вот вы, собственно, одно поле-то перешли, а чего другого не можете? На тот берег вообще ходили? Не делайте такие удивленные глаза. Есть лодки. Есть корабли. Есть теперь еще и самолеты с вертолетами. На худой конец, вы же не умрете, если по воде пойдете. Ечко-бречко, и все…

Я осекаюсь, потому что вновь вижу глаза пана. Он плачет так, как, по моему мнению, плачут только в кинофильмах. Смотрит вперед, не моргая, а слезы текут.

Но в отличие от кинофильмов Вроцлав не выглядит мужественным героем или несчастным возлюбленным. Слезы превращают его в обычного усталого старика, который долго держал эмоции внутри, а тут его прорвало.

– Спасибо, – говорит пан искренне и одновременно с тем спокойно.

И я понимаю, что моя миссия закончена. Больше не будет никаких откровений, картинок, убийств и еще чего-то в таком роде.

Поднявшись с камней, я бреду прочь к остановке. Вслушиваюсь в шум ветра, но так и не могу поручиться: слышу ли я какой-то всплеск или это мне кажется.

Я зашел к Алинке в тот же вечер. Принес ей букет цветов, хотя и успел по дороге несколько раз обозвать себя «казановой недоделанным». Но букет все же понравился. Рассказал ей, чем закончилась эпопея с паном Вроцлавом, и долго не мог подобрать слова для того, что хотел сказать. Они куда-то все ушли. Демон Болтливости отмолчался, решив, что этот страх я должен победить сам.

Я заглянул в глаза Алине и взял ее за руку. Слов не было – правильность некоторых вещей понимаешь и без слов. Я обнимал Алинку, гладил ее волосы, и мне по-прежнему было страшно, как человеку, который долгое время сидел у моря, прежде чем наконец решился его перейти. Никто ведь не знает, что там, на другой стороне, но точно известно, что назад дороги нет, как бы ни казалось иначе.